Датчане веселились вовсю, саксы же, растерявшись, не знали, что делать, если не считать нескольких хихикающих девок, которых начали тискать по темным углам датские мореходы. Королева Олоф поднялась и, не обращая внимания на то, что платье ее испачкано, а волосы растрепаны, сказала как ни в чем не бывало:
— Выпьем же на свадьбе лучшее из того, что у нас есть. Открывайте бочки с вином!
Купцы с далекого юга иногда привозили вино в эти края. Но в других Северных Землях оно почти не было известно. Хельги, хлебнув вина, завопил от восторга. Олоф с улыбкой — в тусклом свете лучин эта улыбка, пожалуй, могла показаться искренней — принялась потчевать его вином и потчевала до глубокой ночи.
Никто, кроме самых верных из ее людей, не заметил, что она только делает вид, что пьет вместе с Хельги. Они по ее приказу вели себя точно так же.
В конце концов Хельги проревел, что пора ей в постель, а то как бы брачная ночь не превратилась в утро. Тогда те из датчан, кто еще мог стоять на ногах, с непристойными песнями и ужимками, с криками и воплями, взяв факелы, повели Олоф через двор в ее опочивальню. По обычаю северян невеста должна идти впереди.
Предполагается, что это убережет ее от злых духов, а грубые речи и песни даруют молодым любовь и чадородие. Но Олоф не ждали ни цветы, ни зеленые ветви, не было ни сговора, ни старых друзей вокруг, ни освящения брака, и не принесла она в жертву Фрейе свой девичий венок.
Провожатые вернулись за Хельги, но он на все их призывы только и сумел проворчать:
— Погоди, погоди, знаю я вас, небось решили вылакать все вино без меня.
Ночь уже близилась к рассвету, когда он, шатаясь, встал из-за стола. Немногие сумели встать вместе с ним.
Наконец воины, захлопнув за Хельги дверь опочивальни и проорав последние непристойные пожелания, шатаясь, побрели спать.
Только тусклый свет лучины мерцал в спальном покое.
— Раздевайся, — с этими словами Хельги принялся шарить в поисках королевы.
— Ложись, — пробормотала она ласково в ответ и, провожая его до постели, добавила: — Я скоро приду.
Хельги лег, а Олоф скользнула в сторону, точно хотела приготовиться к брачному ложу. Вскоре она услышала, как он захрапел.
Олоф, сжимая нож, в задумчивости стояла над Хельги. Как бы датчане ни перепились, все равно они были сильней ее немногочисленных слуг и рабов. Кроме того, если она убьет Хельги, его могучие родичи-Скъёльдунги станут ее кровниками. Олоф уже решила, как ей поступить.
Одни говорят, что она воткнула в него сонную колючку, чтобы он не просыпался, другие — что в том не было нужды.
Она выскользнула в утренних сумерках под тускнеющими звездами из опочивальни к своим слугам. Выводить лошадь из конюшни было опасно, но среди слуг королевы был скороход, который со всех ног пустился бежать по лесной дороге. Когда тот доставил, что был должен, Олоф вернулась обратно с несколькими из своих людей.
— Стоит ли так поступать? — спросили они ее.
Королева гордо вскинула голову:
— Мне ли не заботиться о своей чести? За позор должно отмщать позором.
Люди королевы обрили Хельги бороду, остригли ему волосы, изваляли его в дегте, затем вместе с грудой мусора запихали в кожаный мешок, мешок завязали и стащили на берег.
На заре рабы Олоф по ее приказу разбудили, окатив холодной водой, датчан и сказали им, что Хельги уже на корабле и приказал подымать паруса, поскольку начался отлив и задул попутный ветер.
Похмельные датчане, с трудом понимая, где они находятся, начали спускаться к кораблям, но на берегу не нашли своего конунга. «Ну, значит, скоро придет», — подумали они в хмельной одури. Тут им на глаза попался здоровенный кожаный мешок. Решив выяснить, что в том мешке, они развязали завязки и увидели своего конунга в весьма плачевном состоянии. Сонная колючка, если только она вообще была, выпала, Хельги проснулся, и нерадостным было его пробуждение. Он был вне себя от бешенства.
Но тут с севера донеслось пение рогов, топот ног и копыт, звон железа и голоса. На фоне утреннего неба над береговым откосом показался отряд воинов, справиться с которым датчане были не в силах, тем более в их нынешней похмельной слабости. Пришлось подниматься на борт и уходить восвояси. Они едва могли грести. С берега еще долго доносились насмешки саксов, и, после того как берег Альса скрылся из виду, им все казалось, что чайки, летя за кораблями, продолжают глумиться над ними.
3
Молва далеко разнесла эту историю, и немало дивились люди тому, как сумела королева Олоф провести такого конунга, как Хельги сына Хальфдана. Жители Альса теперь благоговели перед своей королевой, так что она стала горда и гневлива сверх всякой меры. Правда, отныне она никогда не пускалась в дорогу без крепкой стражи.
Что же до Хельги, то он пребывал в столь мрачном настроении, что никто не смел ни обмолвиться о причинах этой мрачности в его присутствии, ни даже поднять на него глаза. Он, как и было сперва обещано, провел свой флот на Вендланд и, пройдя его с огнем и мечом, так неистовствовал в боях, что потряс и самых суровых среди своих воинов. Они выиграли все сраженья, и, когда наконец повернули к дому, их корабли были переполнены добычей и рабами. Но Хельги не выглядел довольным. Не успели корабли причалить в Хавене, как он, приказав их разгружать, в одиночестве ускакал прочь.
Тем временем слухи о случившемся на Альсе достигли Лейдры. Хроар, едва брат появился в столице, позвал его в свои палаты. Они поднялись в светлицу, чтобы поговорить друг с другом наедине.
— Я должен был бы приготовить пир в честь твоего возвращения, — мягко проговорил старший брат, — но, полагаю, в этом году ты предпочтешь без него обойтись.
— Да уж, я бы на него не пришел, — пробормотал в ответ Хельги, уткнувшись глазами в пол.
— Ничего, со временем ты все это переживешь.
Хельги вспыхнул:
— То, что случилось, опозорило всех нас.
— А из-за кого это случилось? — Хроар заговорил неожиданно жестко. — Кто довел нас до этого позора?
Хельги вскочил — казалось, еще немного, и он кинется на брата — но затем с проклятьями скатился по лестнице и выбежал из дома.
Ту зиму он провел, чуждаясь людей, был жесток с низшими, груб с высшими. Люди со страхом передавали друг другу, что, видно, в Хельги взыграла-таки черная кровь Скьёльдунгов, а когда увидели, что он то и дело шепчется о чем-то с самыми преданными своими дружинниками, многие решили, что он затевает заговор вроде того, который когда-то устроил Фроди.
Но вот мрак начал уступать солнечному свету, снег дотек ручьями, прилетели журавли и ласточки. Хельги, казалось, стал спокойней. Его челядь знала, что он занят подготовкой какой-то затеи, но какой, о том он почти никому не говорил. И вот однажды ранним утром в начале лета исчезли и конунг Хельги, и самые верные из его людей, и самый быстрый корабль.
