— Доктор, — выдохнула я, — и дотронулась до его волос, на пальцах осталось неприятное вязкое ощущение и красный цвет.
Я переводила взгляд с пальцев на Виктора. Меня сковал ступор, что делать было абсолютно не ясно. Виктор, постояв немного нахмурившись, рванул вдруг с места в корпус за кем-нибудь.
"Ты же медик, Брижит!" — вопила я.
"И что?!" — отвечала я сама себе, холодно и спокойно, — "Я все равно не знаю, что надо с этим делать!"
"Да осмотри его, хотя бы! Одно дело если череп проломлен, другое если там просто царапина!" — я трясла сама себя за грудки.
"В любом случае у него сотрясение мозга, а я не помню, что нужно делать!" — твердила я в свое оправдание.
Я присела на корточки и аккуратно раздвинула слипшиеся от крови черные кудри ван Чеха.
— Доктор, — тихо позвала я.
Из ссадины на коже сочилась кровь, набухала гематома. Ступор стал отступать как-то странно, вроде бы и медленно, но как-то неотвратимо стремительно во мне снова пребывали силы. Адреналин снова пустили кровь.
Я коснулась пальцами шеи, там спокойно и ровно бился пульс. Жив, доктор ван Чех жив! Что еще надо? Хотя. Пенелопа тогда тоже была жива… И я тоже жива… пока… Я мотнула головой и отогнала жуткие мысли. Ну, что может случиться с ван Чехом? С ним все будет в порядке, непременно. И где Виктор с помощью? Что так долго?
В этот момент из-за угла вырулил Виктор и две санитара, только потом я разобралась, что Виктор толкал перед собою каталку, а санитары гнались за ним.
Виктор остановился возле доктора. Я не успела и рта раскрыть, как санитары заломали Виктору руки и шлепнули головой о каталку.
— Какого черта! — взъелась я, — Отпустите его немедленно. Тут доктору плохо?
Один из санитаров посмотрел на меня презрительно, но, отследив мой перст указующий, вдруг слегка побледнел. И отпустил Виктора, второй последовал его примеру.
— Что с ним?
— Его по голове саданули, — злобно ответил Виктор, потирая руки.
Санитары положили ван Чеха на каталку, как хрустальную статуэтку. И осторожно покатили его в небольшое отделение реанимации. Я смотрела на доктора и удивлялась, каким умиротворенным было его лицо в тот момент. Оно не должно было ничего отражать, но оно выражало наивысшую степень радости и даже счастья. Он был каким-то очень светлым, не смотря на бледность и заострившийся нос.
Виктор приобнял меня с боку за плечи, я инстинктивно к нему прижалась. Спокойствие, мне необходимо было его тепло и спокойствие. Но Виктора трясло, он сам не был спокоен.
В реанимации нас встретили. Какой-то врач быстро вызвал санитаров и увез доктора, бросив только, что когда ван Чех очнется, он все нам скажет. Все вчетвером мы вышли на крыльцо. Один из санитаров закурил. Виктор, внешне спокойный, с легкой улыбкой подошел к нему.
— Это тебе, друг, — сказал, как выплюнул и ударил санитара по лицу.
Я только вскрикнула и встала между ними. Санитар немного обалдевший смотрел то на меня, то на Виктора.
— Брижит, уйди, — Виктор попытался меня сдвинуть с места, но меня словно пригвоздили.
— Ты что творишь? — рявкнула я на Виктора.
— Он все знает, — спокойно ответил Виктор, — отойди, не мешай.
— Да, хватит! Ван Чеха вам мало? Решили поближе к реанимации подраться, чтобы вас растаскивать было проще? Ну, да, врачи же все тут?!
— Извините, — сплюнул сквозь зубы первый санитар.
Второй тронул первого за плечо, и сделал жест, что пора идти.
Виктор вошел в приемную, где было людно. Его трясло, он сел, снова встал и вышел ко мне на крыльцо. Я наблюдала за ним через стеклянную дверь. Виктор закурил у противоположного конца крыльца шагах в пяти от меня.
— Прости, Брижит, — начал он хрипло.
— Да, что извиняться, — нервно сказала я, — Ты не меня бил по лицу.
— Это перед санитаром, что ли извиниться? — Виктор приподнял бровь и усмехнулся, выпуская дым, — Обойдется. Он с места не сдвинулся, пока я каталку не угнал. Я три раза объяснил ему что почем. Никакой реакции. Я просто взял каталку и ушел. Потом еще руки ломать вздумал, как будто мне просто так каталка его нужна была, покататься.
Я подошла к Виктору и обняла, руки его все еще вздрагивали.
— Мы просто все перепугались, — как можно ласковее сказала я, — У него пульс, как у спящего, да и просто ссадина на затылке. Ничего ему не будет.
— Кто его по голове ударил. Вот в чем вопрос, — поглаживая меня по голове, сказал Виктор. Мы оба успокоились, он докурил свою сигарету.
— Я должен бегать за вами?
Мы обернулись. Суровый доктор злобно сверкал на нас глазами.
— Простите? — пискнула я.
— Вы ван Чеха привезли?
— Мы.
— Идем.
Злобный доктор отвел нас в палату. Ван Чех спал, голова его была перебинтована. Шторы в палате плотно задернуты.
— А что с ним? — шепотом спросила я.
— Сотрясение мозга, — скучая, отвечал доктор, — Громко с ним не разговаривайте, ярких картин не показывайте, шторы не открывайте. Самое страшное, что его я знаю очень давно и цитирую: "этот пустяк, не помешает мне выйти на работу!". Меня он не слушает, а вы попытайтесь его уговорить подождать, хотя бы пока перестанет кружиться голова. Я — реалист и открыто смотрю на вещи, дольше он тут не вылежит.
— Вообще его кто-то ударил, — прошептал Виктор.
Доктор посмотрел на него поверх очков и таким же скучающим тоном ответил, почему-то глядя на меня:
— Я это заметил.
Ван Чех зашевелился на кровати и сладко потянулся. Я подскочила к нему.
— Пенелопа, — растекся он в улыбке, но вдруг сморщился и коснулся рукой головы.
— Я не Пенелопа, я — Брижит. Болит сильно? — выпалила я.
— Не тараторь, я понял кто ты? — кривясь, пробасил доктор и скривился еще больше.
— Вас кто-то огрел по голове сзади, мы с Виктором вас нашли. Столько новостей.
— Я не знаю от чего у меня больше гудит голова, от твоего трепа, или от того, что по ней кто-то бил, — театрально простонал доктор.
— Ну, и как хотите, — обиделась я, — Тогда я вам ничегошеньки не скажу про пограничье.
Ван Чех с трудом подавил резкий жест, но аккуратно повернул ко мне голову, глаза сияли любопытством.
— Она ему вообще кто? — за спиной шепнул Виктору врач.
— Практикантка, — ответил Виктор.
— Ах, вот оно, что. Такая же ненормальная, — причмокнул доктор, — Тогда я пошел, это безнадежно.
— Сам такой! — рявкнули мы с доктором, но врач уже ушел и вряд ли нас слышал.
Ван Чех сдерживал рвущийся хохот, конвульсивно вздрагивая. Взгляды наши встретились, мир был восстановлен.
