Евгений Лотош - Река меж зеленых холмов

Старшие Демиурги тоже в стороне не оставались.

Графиня Циннана Подосиновик очень быстро примелькалась в кулуарах Дворянской палаты. На следующий день после истории с попаданием Карины в полицейский участок она без приглашения явилась в особняк графини Марицы Мушиный Плес, знакомиться. Кузина Повелителя поначалу приняла не известную ей особу с заметным холодком и едва не выставила за ограду, но после трехчасового разговора наедине, о содержании которого никто так и не узнал, они расстались едва ли не лучшими подругами. После того, как право заседания графини Подосиновик было подтверждено, обе женщины, казалось, совсем не вылезали из Дворца Заседаний. Иногда поодиночке, иногда на пару, они уединялись то с одним, то с другим аристократом и мило беседовали с ним о всяческих пустяках, по ходу дела ненавязчиво склоняя к своей точке зрения. Точка сводилась к одному: пусть крикуны дерут глотки, но мы-то знаем, что настоящие решения принимаются не на митинге, а в тиши уютных, пропахших пылью кабинетов — такими важными людьми, как ты, господин (госпожа). Отнесенная к важным людям персона тихо таяла внутри, не подавая вида, и незаметно для себя соглашалась со своей незаменимой ролью. По прошествии менее чем полутора периодов парочка гроссмейстеров подковерной игры заручилась как минимум доверием по крайней мере половины депутатов. И, что самое главное, не нажила при том ни одного врага. С графиней Мушиный Плес в силу ее как семейной, так и политической близости к Верховному Князю не рисковали связываться даже оой-графы и графини, а графиня Подосиновик… в нее просто влюблялись. В том числе — женщины.

Демиург Миованна, принадлежавшая к первому поколению родившихся на Станциях еще до Катастрофы, по старому земному летоисчислению давно разменявшая пятый миллион объективных лет и девятую сотню тысяч лет субъективных, при желании умела мгновенно очаровывать людей, не прибегая ни к каким сверхъестественным способностям.

Майя от нее не отставала. Ее приступ сексуального буйства (точнее, и "его" тоже, поскольку мужскими масками она отнюдь не гнушалась) продолжался. Однако сочетая приятное с полезным, еще с зимников она открыла в ЧК целенаправленный сезон охоты на чиновников и аристократов средней руки — не настолько влиятельных или родовитых, чтобы заседать в Дворянской Палате, но все равно достаточно важных персон, чей голос имел заметный вес в принятии решений рангом пониже. Одновременно поддерживая от трех до восьми проекций, за полгода она умудрилась затащить в постель почти полтысячи человек, из которых девять десятых были женаты или замужем. Каждое такое амурное приключение сопровождалось аккуратным протоколированием обстоятельств и прекрасной, качественной, объемной видеозаписью с пяти точек. Нескольких мужчин и женщин (включая одну оой-графиню) она даже поймала на однополой любви. В раскрепощенной Катонии, стань ее приключения достоянием гласности, вряд ли бы кто-то отреагировал иначе, чем на секунду поднятой бровью, да и то лишь из-за масштабов, а не сути. Однако в чопорных Четырех Княжествах собранный компромат при желании мог бы обеспечить ей поддержку в любых начинаниях, вплоть до быстрого и бескровного государственного переворота с возведением на трон первой в истории Верховной Княгини.

К чести веселой, ветреной и незлобивой тетушки (если по родству исходного генетического материала) или наставницы и подруги (по жизни) Джао, шантажом она не увлекалась, считая, что молодежи пора бы начинать учиться жить своим умом. Но некоторых особо рьяных недоброжелателей Карины, включая вайс-графа Милуя Разящего, не простившего унижения в полицейском участке, она все-таки охладила безжалостно и эффективно. Незадачливый секретарь Белого Пика, в бешенстве попытавшийся избить наглую артисточку кордебалета, в итоге попал в закрытый "пансионат для восстановления сил" с сильнейшим нервным расстройством. Майя проявила милосердие: она ограничилась ментоблоком второго уровня и всмятку раздавленным кулаком. Руку вайс-графу хирурги-ортопеды собрали заново всего за три операции. Легкое же заикание, сохранившееся у него до самой смерти, обычно почти не проявлялось.

Камилл явно ни во что не вмешивался. Он просто тихо присутствовал на планете и в ее окрестностях безмолвным наблюдателем. Как-то раз в разговоре он пожаловался Миованне на скуку и пошутил, что пора бы ему заново устроить на Текире Игру — так куда интереснее для всех заинтересованных лиц. Мио посмеялась шутке и с чистой совестью забыла про нее: она знала, что Камилл никогда не раскрывает свои карты заранее. Даже под видом шутки. К чему он стремится, она не пыталась даже гадать. Захочет — скажет, а не захочет — даже разница в возрасте догадаться не поможет.

Веорон изредка заглядывал на Текиру, но ни во что не вмешивался. Он бурчал по поводу глупых методов, применяемых Миованной для стабилизации планетарной коры, но после ожесточенных споров обычно с неохотой признавал их право на существование, давал кучу советов, неизменно пропускаемых коллегой мимо ушей, и отправлялся восвояси, строить новую площадку. Конструктору явно надоело возиться с детским садом, и он все больше уходил в занятие любимым делом.

Дзинтон на Текире не появлялся, ограничиваясь редкими контактами со своими воспитанниками, да еще иногда — с Камиллом.

Планетарный котел из более чем миллиарда личностей лениво кипел и побулькивал в своей обычной манере. И лишь в воздухе висело напряженное ожидание: что-то будет?

Официальный Кремль безмолвствовал.

09.08.858, земледень. Средний Сурашраш, город Тримар

Солнце садилось.

Зрелище опускающегося в океанскую гладь красного огненного шара всегда завораживало Карину. Еще дома, девчонкой, она не раз уходила летними вечерами на Смотровую скалу, где, обхватив коленки руками и оперевшись на них подбородком, не моргая смотрела на красочный закат. Светило казалось ей усталым, но честно выполнившим свой дневной долг фонарщиком, торопящимся домой после утомительных трудов. Вот он открывает дверь, небрежно бросает на вешалку неба свой пестрый облачный плащ и уходит вглубь дома, а за его спиной медленно, со скрипом закрывается небесная дверь. И когда она закрывается до конца, окно неба быстро задергивается черным покрывалом, намекающим: пора спать. Потом она привыкла к долгим неторопливым сумеркам северного (относительно Масарии, разумеется) Крестоцина, когда солнце опускается в воду на западе медленно и величаво, а теперь заново вспоминала очарование тропического приморского заката.