— Я непременно скажу об этом Тану и Мэру, — пообещал Фолко.
— Все поняли? — обвел собравшихся пристальным взглядом Том. Судя по всему, он пользовался здесь авторитетом. — Мы — украйние, на самом кону сидим. Нечего слова Тана ждать! Рассылайте гонцов! И сами начинайте собираться, а охотников с луками — всех сюда, в трактир. Вам бы, Мастер Фолко, от Тана — да прямиком сюда! По одежке вашей видно — сражаться вы привыкли. Нам это куда как сгодилось бы!
Его шумно поддержали, в добрых сорок голосов уговаривая Фолко вернуться к ним. Надо признать, что это оказалось приятно.
— Мне еще своих повидать надо, — возразил он.
— Кто ж спорит, Мастер Фолко! Конечно, надо! И дядюшка ваш, слышали мы, весь извелся, даром что Хозяин Бэкланда, и тетушка все глаза проплакала… Только вам из Туккборо еще в Бренди-Холл лететь — времени мало. Мы им письмо напишем, а младшенький мой и отнесет. Пони у нас резвые, одна нога здесь, другая там — завтра к вечеру до Мастера Паладина ваше письмецо и дойдет.
— Это верно. Хозяин, перо и бумага найдутся?
Перед Фолко мигом появилось просимое.
Деликатные хоббиты отвернулись, когда Фолко склонился над чистым листом. В разговор вступили Торин и Малыш, советуя, как лучше всего устроить заграждения на пути степной конницы. Том Сдобкинс тут же стал отдавать распоряжения.
«Дядя, я вернулся, — написал Фолко после долгих мук. Хотелось сказать что-то теплое, но черная тень нависшей угрозы заставляла невольно прятать все ласковые слова. — Еду по сарн-фордской дороге в Туккборо, к Тану. На Хоббитанию идет отряд степняков и орков. Я посылаю всех с южной границы к вам. Спрячьте их в Старом Лесу и сами уходите туда, если дела пойдут плохо. Поцелуйте от меня тетушку, и привет Милисенте». Фолко подписался и запечатал конверт.
Младший сын Тома Сдобкинса уже стоял с пони наготове. Получив письмо, он поспешно вскочил в седло и ускакал прочь. За плечами его уже виднелся небольшой охотничий лук.
Не мешкая, друзья поскакали дальше. Том отправил с ними вместе гонцов — им предстояло поднять другие поселения по тракту. Иные посыльные поспешили на запад и на восток — вдоль рубежа, поднять тревогу там.
Словно от камня, брошенного в тихий пруд, по жившей доселе бестревожной жизнью Хоббитании пошли круги недобрых вестей. На всем пути от границы до Туккборо Фолко и гномы останавливались в каждом поселении, повсюду вызывая страшный переполох. Чем дальше от границ Хоббитании, тем более мирной была жизнь, тем тяжелее на подъем хоббиты, но Фолко говорил с такой страстью, что ему волей-неволей верили. И хотя многие ворчали — мол, неслыханное дело, в Старом Лесу прятаться! — народ начинал шевелиться, хоть и не так бодро, как на рубеже. Двадцать миль сделали только к вечеру второго дня пути.
Их взорам открылся благословенный, ухоженный и чистый край. Справа в долине перемигивался уютными огоньками Хоббитон, за ним угадывалась горка Бэг-Энда, а строго на восток от главного тракта отходила дорога на Туккборо. Друзья повернули коней.
Тан Перегрин VI, как говаривали многие, очень походил на своего знаменитого предка. Очень высокий для хоббита, четырех с половиной футов, он встретил нежданных гостей в прихожей. Из многочисленных дверей высовывались любопытно-встревоженные рожицы младших Тукков — гонец Тома Сдобкинса опередил друзей, загодя доставив Тану известие о надвигающейся опасности. Надо отдать должное Перегрину, он не растерялся. Мэр Вилло, добропорядочный хоббит из рода славного Сэммиума Гэмги, явив небывалую для хоббита его годов прыть, прискакал в Преогромные Смайлы Тукков.
Фолко и гномы вкратце рассказали обо всем.
— Мы опередили у Брендивина, на Сарн Форде, отряд из истерлингов и орков. Судя по всему, они двигаются строго по тракту. Их несколько тысяч! Все Ополчение Хоббитании не выстоит перед ними в открытом бою. У нас нет доспехов, нет копий, нет щитов… Если что-то и найдется, так это по большей части луки да немного мечей. Надо уходить. — Фолко повторил, что, по его мысли, надлежит сделать. — И лучше переоценить опасность, чем недооценить ее, — закончил он.
Тан и Мэр сосредоточенно кивали. На столе стояли нетронутые кружки пива — вернейший признак того, что собеседники забыли обо всем, кроме Дела.
— Что ж! — просто сказал Вилло. — На то мы и собрались здесь, чтобы в случае нужды решить за всю Хоббитанию. Я пошлю Слово. Пусть все уходят в леса. И, — он вдруг поник головой, — как же счастлив я буду, если все это окажется лишь невоплотившейся угрозой и над нами будут хохотать все, от мала до велика!
— Я объявлю сбор Ополчения, — пристукнул кулаком Тан. — Второй раз мы не дадим захватить себя врасплох!
Тихая Хоббитания встала на дыбы. Слова Тана и Мэра заставили бросить все дела даже самых ленивых и беспечных. На следующее утро гонцы достигли самых отдаленных уголков, повсюду объявляя тревогу. А в Туккборо мало-помалу стали стекаться хоббиты, мрачные, насупленные, прихватив с собой испытанное охотничье оружие. По плану Фолко, им предстояло скрытно расположиться в лесах Южного Удела и, если разбойники всерьез возьмутся за разорение страны, постараться хоть как-то отплатить им.
— Но сам я полагаю, — говорил Фолко внимательно слушавшим его Мэру и Тану, — что они не станут здесь задерживаться. Грабить у нас что? Утварь наша, одежда им ни к чему. Домами или норами не воспользоваться. Золота у нас отродясь не бывало. Думаю, пронесутся просто коротким путем к Серой Гавани…
— Хорошо бы, — вздохнул Вилло.
Через два дня после приезда Фолко в Туккборо туда же прискакал и дядюшка Паладин. Фолко ощутил внезапную дрожь в коленях, когда Перегрин и Вилло, улыбнувшись, вышли, а в комнату даже не вошел — вбежал очень-очень постаревший Дядюшка. Он стал совсем седым, лицо иссекли невесть откуда взявшиеся морщины, глаза подозрительно поблескивали.
«A-а! Так вот он где, пресловутый бузотер!» — словно наяву услыхал хоббит грозный дядюшкин голос и невольно сжался, словно никогда не слышал ничего страшнее.
— Фолко! Родной мой! — пробормотал вместо этого старик и, всхлипнув, обнял племянника.
Они проговорили всю ночь. Фолко с неутолимой жадностью впитывал самые мелкие подробности житья-бытья Бэкланда за долгие годы его отсутствия.
— А Милисента твоя… — опустил глаза Дядюшка. — Милисента-то, любовь твоя, попечалилась-покручинилась, да и за Крола замуж выскочила… А сейчас, как весть от тебя пришла, вскрикнула, побелела вся — да без чувств хлопнулась. А как в сознание привели — так с того самого времени без передышки рыдает. Сдобкинс-то младший, который письмо привез — как давай расписывать, каким ты героем да красавцем вернулся…
