В глубине корчмы один из гостей, захмелев, начал буянить. Его терпели, морщились, а кое-кто, захватив кувшин и чашку, отсаживался за другой столик. Гость, развеселившись от безнаказанности, встал и, пошатываясь, направился между столами. Кого-то хлопнул по спине так, что тот ткнулся лицом в тарелку с кашей, из-под кого-то ловким ударом ноги выбил скамейку.
На спину повалились сразу трое, нелепо задрав ноги. Стол подпрыгнул, едва не опрокинули, поддев носками сапог, а гуляка радостно заржал.
Добрыня видел, что рыжеволосая хозяйка морщится все сильнее. Наконец она повернулась к той странной черной доске, ее Добрыня заметил сразу, что-то написала пальцем.
Смех гуляки оборвался. Не веря глазам, Добрыня успел увидеть, как тот стал прозрачным, развеялся, словно горсть дыма под сильным ветром.
Сидевший напротив Добрыни мужик буркнул:
— Сразу бы так. Чего долго ждать? И так видно, сволочь…
— Она, — прошептала Леся опасливо, — ведьма, да?
— Только в корчме, — успокоил мужик. — А за порогом у нее нет никакой силы.
Добрыня опасливо потер выступающий подбородок:
— И что с ним?.. Каюк?
— Ну что ты! — изумился мужик. Хохотнул довольно. — Теперь он на улице. А дверь корчмы ему уже не откроется! Заклятие черной доски, хе-хе… Разве повиниться сумеет…
Из-за стола ему помогли встать, он чувствовал направляющие его руки, сам старался хотя бы держать свою тяжесть на ногах. Потом под колени сзади мягко толкнулись края ложа. Завалился на спину, но его перевернули, дергали и трясли, затем он ощутил великое облегчение, понял: доспехи, тяжесть которых стала уже второй шкурой, сволокли.
Слышался причитающий голос Леси. В ноздри заполз запах степных трав, только взращенные в степи пахнут так сильно и резко. С нечеловеческим усилием он повернулся. Леся сидела на лавке полуголая, свет падал сбоку от тусклого масляного светильника, а сгорбленная старуха прикладывала к ранам на ее руке темные как ночь листья, приматывала тряпочками. Резкий запах стал невыносимым, глаза щипало. Он поморгал, чувствуя набежавшую слезу.
— Сиди, — проговорил он. — Мы же как брат и сестра! Да и вообще с такой статью можно ходить голой…
Леся, засмущавшись, отворачивала голову. По бледной щеке полз румянец, ширился, растекся по всему лицу, сполз и на шею. Даже крупная белая грудь стала розовой, а пурпурные кончики налились кровью так, что набухли втрое.
Старуха напевно читала заговоры, сплевывала в угол, снова прикладывала листья, на Добрыню бросила только один взгляд, но Добрыня поспешно отвернулся. Было в том взгляде старухи и мудрое понимание, словно она знала, что его ждет и чего он добивается, и в то же время брезгливое сожаление, словно он все-таки мог бы держаться умнее…
Они находились в тесной и скудно обставленной комнатке: широкое ложе, добротный стол, две тяжелые лавки, а также полдюжины крюков в бревенчатой стене, куда можно подвесить хоть коня, выдержат. Дверь массивная, на редкость высокая, не придется сгибаться. Значит, в этих местах не редкость такие же рослые, как и он. Зато окошко крохотное, прочные металлические прутья в палец толщиной крест-накрест, видны ставни, на ночь не закрыто.
В темноте мелькнула тень, закрыв на миг звезды. Добрыня насторожился, но звезды уже смотрели так же равнодушно, а мертвенный свет луны переползал с подоконника на пол, а оттуда подбирался к ложу.
В ночи протяжно и дико провыл одинокий волк. Добрыня погрузился в полузабытье, у окна мелькнул легкий силуэт. Леся прильнула к окну, в щель между ставнями тянуло ночным холодом, затем чуткие ноздри Добрыни уловили странный запах, от которого кожа на руках пошла пупырышками. Сзади почудилось шевеление. Он в панике дернулся, запоздало сообразил, что это на его загривке поднимаются волосы.
Во дворе хрипло залаяли псы. Сперва сонно, затем обычный брех перешел в бешеный лай, рычание, в котором злоба быстро уступала страху. Донесся тихонький возглас Леси.
— Что там? — сонно спросил Добрыня.
— Не разберу… Щель больно узкая. Но там… оборотни.
Добрыня спросил настороженно:
— И что же они?
— О светлое Небо! Они уже во дворе!.. Это огромные черные волки. Глазищи как плошки, головы словно пивные котлы, зубы будто ножи…
Добрыня со стоном спустил ноги на пол. Меч едва не оторвал руки, а когда с третьей попытки надел через плечо перевязь, его едва не придавило к земле. Леся с беспокойством смотрела, как богатырь потащил себя к выходу. Перед дверью Добрыня выпрямился, согнал страдальческое выражение и как можно ровнее шагнул в коридор.
Снизу из корчмы все так же доносился гул голосов, редкий смех, еще более редкие песни. Веселье мгновенно угасало, не успев разгореться. Что-то витало в воздухе странное, таинственное, не позволяющее разойтись скоморошьему веселью.
Перегнувшись через перила, он осмотрел помещение. Очаги полыхают все так же, на жаровнях шипит и подпрыгивает мясо, на вертеле вместо оленя вращается над углями туша молодого быка. Но за столами прибавилось, хотя Добрыня не слышал стука подков, ржания коней. Да и никто не топал на крыльце, не переговаривался, а окно их комнаты смотрит прямо над крыльцом.
Он скользнул взглядом по сидящим за столами. Прибывшие выбрали место в сторонке от очага, где самое затемненное место. Добрыня различил темные фигуры, лиц не разглядел, но в полутьме словно бы мелькнули красные зрачки… или это просто отсвет багровых углей. На миг проступили остроконечные уши, но существо наклонилось к другому, о чем-то переговаривались негромко, и Добрыня совсем уж собрался потащиться обратно, когда посреди помещения сгустился мрак, а из него, будто из двери, выступил высокий старик в темном плаще.
Багровый свет факелов упал на его дикое лицо, на блестящие, как из кусков слюды слепленные, глаза. Широкие кустистые брови, черные с сединой, смыкались над переносицей, нос опускался длинный и крючковатый. От самых скул шла густая щетина, толстая, как на спине дикого кабана. Подбородок казался поросшим мхом валуном. С плеч небрежно свисал дорожный плащ, изодранный, потерявший цвет, а сапоги так и вовсе просили каши. Через плечо шел ремень к заспинной сумке, в руке старик держал посох. Добрыня сразу ощутил, что этим посохом старик не столько опирается о землю, сколько разбивает черепа встречным-поперечным.
Не говоря ни слова, старик сел за стол, где угрюмо тянули темное густое пиво два массивных существа в человечьей одежде, но в шерсти с головы до ног. Так же молча взял кувшин, налил в свободную кружку, сделал пару глотков, тугой кадык качнул за два раза все пиво досуха, буркнул:
