Все равно.
Я затянула пояс, хотя почувствовала, как в бедре сильно запульсировала кровь. Все для того, чтобы сделать неподвижным сустав… и вот я могу осторожно передвигаться вперед, могу тащить ногу — она болит, но я могу это делать, могу. Боже! Ах, хватит вопить, маленькая негодяйка, шевелись . Вот что тебе требуется: двигаться.
Ощутив свою ничтожность среди обрушившихся камней и валунов, я опустила руки и оттолкнулась, переместившись назад примерно на фут и застонав от боли. Если бы у меня еще оставалось хоть какое-то чувство юмора, подумалось мне, я посмеялась бы над собой, ползущей назад, вслепую… но мне было не до смеха. А где-то должны были находиться люди.
Деревянные дощечки поскрипывали на камнях, когда я, сгибаясь пополам и приподнимаясь, чтобы не нагружать ногу, передвигалась по земле. Солнце припекало спину. На меня навалилась тошнота, и я остановилась, потом снова медленно поползла по разбросанным всюду каменным плитам. Горизонт стал разрушенной стеной, вздымавшейся вверх на фоне голубого неба. Я понемногу продвигалась, и мне стало видно больше… развороченный дом с обрушившейся крышей. Вот внутренние окна второго этажа, часть перекрытия… Внезапно я взглянула вниз, обратив внимание на свои руки. Лучше бы мне этого не видеть. Лучше бы мне не видеть эту руку с золотыми пуговками, вставленными между каждым тонким пальцем с похожими на когти ногтями, торчащую из-под обломков каменной кладки. Лучше смотреть вниз и видеть каменные плиты, упираться пяткой, отталкиваться и приподниматься …
Шум огня нарастал с таким постоянством, что я не обращала на него внимания. И только когда над головой раздавался гул пролетавшего «челнока», я беспомощно поднимала глаза, кричала и размахивала руками, но это ничего не давало, и я продолжала свое медленное движение вперед. Через каждые несколько секунд я смотрела за плечо. В одной стороне путь преграждала груда камней, а в другой — сомкнулись два или три обрушившихся здания… и среди обломков булыжника лежало несколько неподвижных тел. И часть упавшей стены.
Когда я, повернув голову обратно, остановилась и стала проверять состояние шин, мои руки оставляли кровавые следы на ткани комбинезона. Осколки стекла и камней… Испуг заставил меня снова поднатужиться, и я поволоклась вперед. Развязались ослабевшие тканевые повязки. Когда я снова смогла видеть сквозь выступившие от боли слезы, то подняла с земли концы ткани и снова связала их узлом, затянула, подумав при этом: «Как долго еще это будет продолжаться?» Солнце уже нагрело каменные плиты и валуны. Пытаясь придумать что-нибудь, прежде чем двигаться дальше, я понимала, что это невозможно из-за груд битого камня. Не было вообще никакой дороги.
Мне хотелось бы видеть это с воздуха. Кори сообщит об этом как об «одновременном ударе по порту и Цитадели»… О, Боже мой, но ведь они все сровняли здесь с землей. Далеко еще?
Я нагнулась вперед, опираясь на руки и тяжело дыша. Мой комбинезон был в грязи. То, что виднелось сквозь разорванную ткань на колене, представляло собой нечто белое, мертвенно-бледное, вспухшее; кровоподтеки из желтых становились черными, и я подумала: «Разве рана может выглядеть так просто и причинять такую боль?» Если бы я могла видеть, насколько далеко все это простирается, то знала бы, что делать: вернуться ли, ползти ли вперед, оставаться ли здесь… нет, я не могу здесь оставаться. Горят руины. Значит…
Я осторожно поднялась к краю кучи обвалившейся кирпичной кладки. Здесь стена дома была разрушена полностью, и я, упираясь пяткой, толкала себя наверх, а потом снова приподнималась и перемещалась на несколько дюймов вверх по склону, ощущая под собой острые, режущие обломки кирпича. Под ноготь указательного пальца вонзился осколок. Я чертыхнулась, выдернула его зубами. Оттолкнуться и приподняться . Упереться пяткой. Теперь, находясь на несколько ярдов выше уровня земли, я смогла увидеть, насколько опустошена была Площадь… погребена под скальной породой разрушившегося утеса. Я подумала о том, могу ли теперь видеть, куда двигаюсь, повернулась, опершись рукой…
И повалилась в пустоту. Кирпичи сдвинулись, меня ослепил калейдоскоп из неба, стен, крыш, раздался страшный скрежет, и я упала. Соскользнула назад и покатилась вниз, раздирая горло криком боли, чувствуя, как слетают с ноги деревянные дощечки-шины… ударяя вытянутыми руками по острым краям камней, не имея возможности прекратить это тошнотворное скольжение. Вместе со мной падали кирпичи, и я обо что-то ударилась, отчего у меня перехватило дыхание. От боли я корчилась в конвульсиях, потом меня вытошнило. Я не двигалась, но сидела, привалившись к основанию стены, шин и пояса уже не было, а нога выгнута под углом. Сознание покинуло меня.
От боли я очнулась.
Нащупав болеутоляющие таблетки, я приняла две. Во рту осталась горечь. «Проглотила ли я их?» — с удивлением подумала я. И поняла: да. Белое солнце ослепило меня, и я помотала головой. Мир поплыл перед глазами. От тошноты я закрыла глаза, а открыв их, увидела свою руку, лежащую передо мной на земле, и поняла, что, должно быть, лежала на спине. На земле, не на камнях. Я подняла голову. Осыпавшийся булыжник оставил меня лежать на земле, и я немного приподнялась и увидела, что моя правая нога была по-прежнему вывернута, в кровоподтеках и вспухла.
Я протянула вниз руку, чтобы потрогать свое бедро, которое, казалось, все горело огнем. Моя нога все еще частично лежала на обломках кирпича, ступня и икра были вывернуты под углом внутрь… Я закрыла глаза, испытывая тошноту; при каждом вдохе меня пронзала вспышка боли, я всхлипывала всякий раз, резко вдыхая воздух. Что причиняет большее страдание: боль или страх? Страх: я не осмеливалась взглянуть на свою ногу, на рваную ткань комбинезона, прикрывающую вспухшую плоть, теперь рваную и изрезанную, из которой сочились кровь и какая-то бледная жидкость. Солнце припекало мне голову, под спиной была теплая земля, и я не могла сказать, где скрывалась боль: во мне самой или в земле; эта боль слишком велика, чтобы помещаться в плоти, крови и костях.
Медленно, минута за минутой, текло время. Боже мой, лиши меня сознания. Каждая минута давила меня всей массой жаркого солнца — после недавнего рассвета — и грохотом. Я всхлипывала и тряслась при каждом взрыве, пыталась передвигаться и кричать, но боль заставила меня отказаться от этого: я потеряла голос и ослепла от слез.
Текла минута за минутой этого жаркого утра, у меня потрескались и покрылись пылью губы. Если это не прекратится, я умру . Пришло совершенно холодное и независимое понимание: «Да, я умру» . Не от ранений и даже не от шока и боли, а оттого, что сражение будет происходить именно таким образом, что будет это длиться дни и ночи без воды и пищи.
