Порылся в коробе и натянул шерстяные короткие штаны, надел чистую рубаху до середины бедра, застегнул широкий пояс, клинок и боевой нож в ножнах. Короткий хозяйственный нож за пояс. Орочьи, плетенные из лыка сандалии.
У входа пофыркивал Хромой, посох ждет. Выйдя, кинул его ему. Поймав, выпятив грудь, важно похромал впереди меня. У костров нас ждали все орки моего рода. Увидев, вскочили, склонившись в поклоне, дождались, когда я усядусь на постеленные для меня циновки.
Взяв протянутую мне Тзя чашку, в полной тишине медленно ее выпил и кивнул головой. Хромой, стукнув посохом в землю, рявкнул имя рода как боевой клич. Выпрямившиеся орки повторили его три раза и замерли. Обведя их взглядом, я снова кивнул. Довольно заворчав, они сели и принялись есть. Сидя передо мной полукругом в несколько рядов, они очень тихо и сосредоточенно ели. Горевшие по сторонам полукруга два костра освещали мерцающим светом эту картину. По рядам пошли полные клубней плетенки, меняющиеся самки подносили и наливали из мешков какие-то напитки. Поблагодарив кивком подающую, орки поднимали чашку перед собой, глядя на меня, и выпивали, отдавая следующему.
Сидевшие с двух сторон от меня Тзя и Хромой принимали от подающих плетенки с другой едой и предлагали ее мне. Отщипнув кусочек, я жестом отправлял ее остальным. Передав ее, они тоже молча замирали. Этот молчаливый пир продолжался полчаса.
Закончив с едой, орки замерли, ожидая чего-то. Хромой встал и стал рассказывать. Из задних рядов вперед поползли и полезли щенки. Орки все плотнее сбивались, прижимаясь к друг другу.
Блестя глазами в сполохах огня, они слушали его. Хромой, завладев их вниманием, перешел в грубый напев. Из толпы ему фоном вторили голоса самок. Ритмичные хлопки ладоней, высокие голоса самок, мерцающий красный огонь костров, клубящиеся полосы пара и тумана.
Перед нами крутился Хромой, в движении повторяя сказанное им в песне. Я начал узнавать, вот мы идем мимо Ворот, укрываясь от брызг руками. Я стреляю в зайца, даже не глядя в его сторону.
Из толпы раздаются три громких выкрика, это мои спутники подтверждают, что так и было. Довольное уханье вторит от всех зрителей. Откинувшись назад, я наблюдаю за своими орками.
В голове лениво крутятся мысли. Хрууза надо будет хорошо принять. Знает он, видимо, много, а это нам очень нужно. Нам? Быстро же я к ним прирос. И Бооргуз, вытрясти из него все, что он знает о нем. Завтра всех выгнать на осмотр, понять, что из них можно сделать, умения какие. Товар мне попался неплохой, выжили самые крепкие. Да и в глаза каждому посмотреть. Это сейчас они напуганы и готовы идти за тем, кто сильнее. Да и голодные, вон как разочарованно взвыли, когда Хромой выдал им, что в походе каждый день ели мясо. Это передерутся еще, когда снова соберусь. Хотя и понять их можно.
Хотя правила, они знают, обычаи не растеряли. А по-другому и не выжили бы. Тысячи лет так живем, хотя какая это жизнь. Старая, глубоко сидящая древняя неприязнь и злость волной начала накатывать из глубины. Мы для них звери, просто злобные, говорящие звери. Приходили и придут еще, убивать. Всех.
Ничего, встретим, встретим и так встретим! Теперь уже злоба, леденящая злоба и ненависть затопила меня. Чувствуя, что на меня накатывает приступ, потянулся к посоху. Убить!!! Надо убить!!!
Все чувства обострились, время замедлилось. Изображение на мгновение поплыло и вернулось мерцающей картиной живых, пока еще живых целей. Мерцающие жизнью силуэты, с подсвеченными важными для жизни органами, тянули меня. Звали пронзить их, рвать и рубить, залить все кровью. Почувствовать, как она плещет мне в лицо, ее вкус. Убивать!!!
Почувствовал движение сбоку, Тзя, округлив глаза, медленно отползала от меня. Ее взгляд потянул меня, в голове уже мелькнула картинка отлетающей в сторону головы и фонтан крови из перерубленной шеи. С трудом отведя глаза от нее, покосился по сторонам. Толпа орков, тесно сбившись, в полной тишине не спускали с меня глаз, я увидел их глазами, как я сейчас выгляжу. Темная, клубящаяся тень с двумя горящими глазами, все время меняющая форму, вырастающая в силуэт приникшего к земле огромного зверя перед прыжком. Я моргнул, и наваждение пропало, остановилось, мерцание начало тускнеть и ускоряться, меня рывком вернуло в нормальное время. Волна отката прошла дрожью по телу. Опустив голову, тяжело дыша, я увидел как темная дымка, рассеиваясь, сползала с моих рук. Под моими руками открылась разорванная циновка и глубокие следы когтей, пробороздившие землю и камни под ней.
- Варга.
Я поднимаю голову и встречаюсь с глазами Хромого. Стоя, как и все остальные орки на коленях, он протягивает ко мне руку и с трудом проталкивает слова через свое горло.
- Тач-Варга! Ты пришел к нам.
Кивнув ему головой, с трудом поднимаюсь на ноги хотя гораздо удобнее мне сейчас идти на четырех. Но не сегодня, не сегодня. Шатаясь, повернувшись ко всем спиной, иду к своей норе.
У меня за спиной дрожащим голосом молодой самки запевают песню, я сквозь муть в голове не могу уловить смысл слов, но сама песня помогает мне выпрямиться и увереннее идти. К первому голосу подключаются новые, хор голосов, дрожащих от волнения выводят этот мотив, повторяя и повторяя слова. Все более уверенно я ухожу от них.
Забравшись в свою нору, я присел у стены. Меня слегка потряхивало, мышцы волнами сокращались, зубы стучали. Стены пещеры немного плыли, зрение все пыталось перекинуться в боевой режим. Отстегнув клинок с пояса, положил его на колени, наполовину вынув из ножен. Холод металла привычно успокаивал подрагивающие пальцы, вытягивая в себя злобу и ярость. Стараясь медленно дышать, все пытался остановить мелькающие в голове картины схваток и убийств.
- Это как я себя отпустил-то. Положил бы сейчас половину, а вторую бы потом и не собрал. Завтра же варить зелье, а то будет у них в эпосе ущелье с демоном.
Покачиваясь, тихонько запел наговор снятия боли и злобы. Меня медленно отпускало. К моей норе шла Тзя, я ее услышал шагов за двадцать. Шум поющих орков здорово глушил общий фон котловины. Подойдя к пологу, она замялась и, вздохнув, нырнула в нору. Я поднял на нее глаза. Опустив голову, она переминалась, держа в руках большую флягу из высушенной тыквы.
- Да?
- Тебе нужно много пить. Я слышала, что вам после такого нужно много пить.
- Это так.
Облегченно выдохнув, она села на пол рядом со мной и, открыв флягу, зачерпнула принесенной чашкой брагу. Выпив три чашки, благодарно кивнув, откинулся на прохладный камень. Тзя закутала меня в накидки и притихла, сидя рядом. Потом она зашуршала, я открыл глаза. Она снимала с себя одежду.
- Мне говорили, что вам после превращения нужна самка. Я хочу помочь.
- Тзя, щенки будут плохие. Я сам подросток, - я откинул край накидки, - лучше погрей.
Нырнув под накидку, она прижалась к моему боку, обхватив мою ногу. Помолчав, она посмотрела мне в глаза и заговорила негромким речетативом, обволакивая им меня и успокаивая.
- Я не старая. Я крепкая. Тощим подростком я мечтала, нет, не о паре, только о щенках. От такого, как ты. Вырастить их и больше не бояться. Ни мне, ни роду. Только скажи, и любая с гордостью будет носить твоих щенков.
Я, Тзя. Вся моя жизнь - это чувство голода. Голод бывает разным: от просто сосущего ощущения в животе и через множество других до осознания того, что ты уже не можешь сделать ни шагу и можешь только ждать прихода смерти.
Вот такое ожидание смерти и было моим первым воспоминанием в моей жизни.
Я маленькая и слабая, высокие своды мокрой и темной пещеры, тусклый свет одинокого шара светляков, запах мокрой шерсти множества щенков, их вялое шевеление и редкое попискивание. Меня окружают тесно прижавшиеся тела, их тепло. И все.
Все остальное было не интересно и тускло. Я ждала свою мать...
Это позже я могла вспомнить, что на полу пещеры были набросаны старые циновки, и именно на них мы и сидели, тесно-тесно прижавшись. Мы, щенки-сосунки, много щенков.
