Горгидаса с его неистощимым любопытством неудержимо влекло к послам и дипломатам. Он ввязался в долгую беседу с маленьким щуплым человечком, который был похож на видессианина, но в действительности прибыл из Катриша.
Похоже, все наши нашли себе занятие, подумал Марк. Услышав слева взрыв хохота и обернувшись, он увидел Виридовикса, который моментально оказался в центре внимания четвертой группы гостей — женщин. В своей шапке из рыжих лисьих хвостов, спускающихся на его могучие плечи, он выглядел очень эффектно. Высокий галл только что закончил один из своих не очень-то правдивых военных рассказов, причем именно неправдоподобие еще больше притягивало к нему восхищенных слушателей. Справа и слева к нему прильнули красивые девицы, еще три или четыре вились вокруг. Виридовикс поймал взгляд Скавра и ответил ему довольной ухмылкой, живо напомнив трибуну разомлевшего дикого кота. Марк улыбнулся, но желания последовать примеру кельта у него в этот раз не было.
Другие группы гостей также не привлекали его. Чиновники смотрели на солдат с неприязнью. Скавр не был профессиональным военным до такой степени, чтобы с искренним интересом обсуждать достоинства мечей и луков.
Он также не мог (как, например, Горгидас) беседовать о далеких странах: он был достаточно равнодушен и к самому Видессосу. Бросив тут и там по вежливой реплике, он оказался один, и торжественный банкет осточертел ему еще до того, как успел по-настоящему начаться. Чувствуя себя пятым колесом в телеге, Марк решил выпить еще один бокальчик вина. И только он потянулся за кувшином, как чей-то мягкий голос спросил его:
— Музыканты сегодня неплохо играют, не правда ли?
— Хмм? — Он повернулся так резко, что вино плеснуло на пол. — Да, госпожа моя, действительно. Очень приятная музыка.
На самом деле у Марка не было никакого музыкального слуха, а тихая мелодия, звучащая в зале, почти не достигала его ушей, но надо же было как-то поддержать разговор.
Женщина была такой же высокой, как и большинство мужчин в этом зале.
Ее прямые черные волосы слегка вились, ниспадая на плечи, и уложены они были гораздо проще, чем у большинства здешних дам, предпочитающих замысловатые завитки. Ей это шло. Глаза у женщины были небесно-голубого цвета, и платье под цвет глаз, с белыми кружевами и короткими рукавами, подбитыми мехом, мягко облегало ее фигуру. Прекрасная женщина, подумал Марк.
— Вы, римляне, — несмотря на досадную ошибку слуги у входа, она произнесла это слово правильно, — вы, римляне, кажется, прибыли издалека. Скажи мне, похожа ли музыка твоей родины на ту, которую играют здесь?
«Лучше бы она выбрала другую тему для разговора! «— мелькнуло у него в голове. Подумав немного, трибун ответил:
— Не очень, госпожа моя…
— О, прошу прощения, — сказала она, улыбаясь. — Меня зовут Хелвис. Твое имя Марк, не так ли?
— Да. Ты из Намдалена, верно?
Догадка оказалась правильной. Черты ее лица не были по-видессиански точеными, да и имен таких здесь не встречалось.
Она кивнула и снова улыбнулась. «Какой чувственный рот!.. «— отметил Марк.
— Вы уже успели познакомиться с нашими землями, — сказала она, а затем, как и опасался трибун, вернулась к прежней теме. — Чем же отличается ваша музыка от нашей?
Скавр невольно скорчил гримасу. О римской музыке он знал совсем немного, а о местной — еще меньше. Хуже всего было то, что его запас видессианских слов, вполне приемлемый для бесед о казарме, имел большие бреши по части таких вещей, как музыка. Наконец он сказал:
— Ну, мы играем так.
И изобразил флейту.
Хелвис назвала этот инструмент по-своему.
— У нас тоже есть нечто подобное. А еще?
— Мы дергаем за струны вместо того, чтобы водить по ним вон той штукой.
— Это смычок, — подсказала Хелвис.
— И еще я никогда не видел ничего похожего на ту высокую коробку, по которой стучат пальцами музыканты.
Она удивленно подняла брови.
— У вас нет клавикордов? Как странно!
— Он всего два дня в городе, дорогая, а ты уже мучаешь его разговорами о клавикордах?
Офицер дворцовой охраны обнял Хелвис с фамильярностью, говорившей о том, что они знали друг друга не один год.
— Меня никто не мучил, — начал было Скавр, но Хемонд (это был он) только фыркнул:
— Не надо, дружище, я же все понимаю! Ей только дай поговорить о музыке, и это будет длиться вечно. Пойдем, любимая, — сказал он Хелвис, — ты должна попробовать жареных креветок. Невероятно вкусно. — И он заранее облизнулся.
Марк допил вино одним большим глотком. Разговор его не порадовал.
Впрочем, если Хелвис и Хемонд женаты, то ему нечего и думать об этом… И все же… Она показалась такой дружелюбной и ненавязчивой, такой открытой… И она была так прекрасна.
Многие намдалени выбривают волосы на затылке от уха до уха, чтобы шлем легче сидел на голове. На редкость безобразный обычай, — решил трибун и почему-то почувствовал себя немного лучше.
Через несколько минут пришли Сфранцез и Туризин. Вероятно, их прибытие было сигналом. Слуги тут же подбежали к столам, убрали вино и закуски, а вместо них расставили длинные обеденные столы и высокие прямые позолоченные стулья для гостей. Они работали с ловкостью, говорившей о большой практике, отшлифовавшей все их движения, и только закончили устанавливать первый длинный стол, как лакей провозгласил:
— Его Высочество Севастократор Туризин Гаврас и высокорожденная госпожа Комитта Рангаве! Ее Высочество Принцесса Алипия Гавра! — Затем, как и полагалось по этикету — Его Императорское Величество Автократор Маврикиос Гаврас!
Марк ожидал, что сейчас весь зал повалится на пол, и уже приготовился вызвать у окружающих шок своим поведением. Но так как этот банкет был церемонией скорее светской, чем официальной, мужчины только поклонились, а дамы сделали реверанс.
Дама Туризина Гавраса была красавица с кожей оливкового цвета и блестящими черными глазами — вполне под стать горячему Севастократору. Она безусловно затмевала Принцессу Алипию, единственную дочь Маврикиоса от его давно умершей жены. Ее высокое происхождение было, вероятно, причиной тому, что Алипия все еще не была замужем: или она считалась слишком ценной политической картой для того, чтобы разыграть ее только один раз.
Принцесса была красива, но ничем не походила на ослепительных дам Видессоса. Ее внимание, казалось, было направлено куда-то в глубину, в себя, и она шла по залу, не замечая людей, кишевших вокруг нее.
Она, но не ее отец.
— Вы все тут торчали и набивали себе животы, в то время как я был занят делами, — загудел он. — А ведь я тоже голоден!
