Рагги-Ро знал, что у него только один шанс выбраться из этой передряги живым — поддержать Вождя и утопить бунт в крови. Он окунулся в резню, как нырнул в воду. Потоки крови, ярко-красным ковром укрывшие полы шатров и постоянных жилищ. Десятки убитых, еще больше раненых, искалеченных, сожженные шатры, разграбленное, уничтоженное имущество.
Бунт утих сам собой поздним вечером. Большинство бунтовщиков уже вовсю кормили ворон, а сторонники Вождя, пьяные от боя, уже пресытились кровью убитых мужчин и плотью поруганных женщин. В эту ночь некому было вставать на пост и охранять покой тружеников меча и топора, победители упивались победой, а тела проигравших валялись неубранными. Их стащили в общую кучу на окраине поселения. Этой ночью выли собаки, лишившиеся хозяев, и пировали падальщики, собравшиеся на трапезу. Этой ночью исчез средний сын Вождя, великолепный Ун-Тобар-го, лучший наездник и лучший охотник.
Обнаружив исчезновение, Вождь вывел все племя на поиски. Всех, кто остался жив, невредимых, раненых, женщин, подростков, детей, калек. В этот раз лучшая собака Ун-Тобар-го смогла взять след хозяина. Дважды его теряя и дважды вновь находя, она довела воинов Рорка до глубокой землянки в дальней роще. Там были все жертвы, аккуратно уложенные штабелем, пересыпанные землей. И Ун-Тобар-да. И Ун-Тобар-го.
Опытные воины не стали сломя голову мчаться, чтобы обыскать небольшую рощу. Вместо этого Рорка стали расходиться кругом, охватывая ее в кольцо, а потом подожгли. Стояла жара, и деревья вспыхнули как сухая трава. Пока горел лес, воины с натянутыми луками ждали того, кто выйдет из пылающего огня. Выбегали звери, улетали птицы — били всех. Рорка не хотели рисковать, они не знали — кто стрелок, а ужас многих дней множил домыслы. Никто из рощи не вышел. Рорка стояли вокруг пепелища до ночи, а ночью остались в цепи, подведя собак, чтобы те не дали никому пробраться, воспользовавшись темнотой. Только под вечер следующего дня плотная цепь воинов смогла войти в еще пышущие жаром остатки рощи. Они не нашли никого, ни малейшего следа, везде были только зола, пепел, черные остовы деревьев, да многочисленные трупы животных. После этого смерти прекратились.
Прошло несколько дней, Рорка уже стали отходить от панического страха, а потом прилетела длинная черная стрела и отправила Ун-Тобара на встречу с братьями. Так Вождь остался совсем без наследника, ночью его же телохранитель перерезал ему горло, а утром Рагги-Ро не стал дожидаться того, кого выберут новым Вождем и в спешке покинул племя.
Когда через несколько дней черные тени сначала убьют его лошадь, обезоружат, а потом под мучительными пытками заставят его рассказать все, молодой воин племени Боро будет жалеть только об одном — что ему не нашлось места в той уютной землянке таинственного убийцы…
…
— Я шел маршрутом Келемара, я видел остатки той сгоревшей рощи. И его тело я тоже видел — оно лежало в глубокой землянке, распухшее, черное, все в ожогах. Понимаешь, мастер, иногда неважно, один ты или таких как ты много. Какая разница, сколько нас, если каждый будет готов даже в одиночку выйти против целого племени? Куаран силен не стенами, и мы идем защищать не стены…
Глава 6. День восьмидесятый. Неделя теплых встреч
Взвейтесь кострами.
Мор. Избранные цитаты. Глава «Советы».
На стене были все, кто еще мог ходить. Жители Валенхарра, ополченцы и стражники, старики и дети, мужчины и женщины. Почти три сотни пехотинцев Логора — копейщики, лучники и арбалетчики. И я — черная тень за спиной командира. Советник. Помощник. Идеолог. Самозванец.
Только капитаны знали, за кого я себя выдаю. Только капитаны точно знали, чьи идеи превращали Крепость Валена в крепость. Только капитаны знали — все, что успели сделать, — лишь малая толика от необходимого. Никто не верил в возможность победы. Удержать город? Невозможно. Выстоять против выходящей из-за пологого холма тьмы? Невозможно. Дожить до завтра? Как, если врагов столько?
Их было слишком много — угольно-черных фигур в последних лучах заходящего солнца. Они выстраивались в длинную густую полосу, которая продолжала вытягиваться, огибая периметр городских стен, и казалось, что нет ей ни конца, ни края. Глупо пытаться считать фигуры врагов, размытые контуры в неверном свете заката, но сейчас каждый человек на стене, на крышах самых высоких домов занимался именно этим — считал. Считал, если умел считать, или спрашивал тех, кто считал лучше него. Сбиваясь, теряя десятки, добавляя сотни, ошибаясь и начиная заново. Но одно становилось понятно каждому — врагов тысячи. У страха глаза велики. У большого страха глаза еще больше. И паника начинала бить людей сильнее усталости, лишать остатков и без того невеликих сил. Надо было запретить смотреть, только за всеми все равно не уследишь, а слухи и домыслы в любом случае хуже горькой правды.
Враг не таился, не скрывался — зачем? Им нечего было бояться в этом мире. Это не могучий север, окутанный тайнами, осыпанный славой и ратными подвигами рыцарей-Алифи. Это всего лишь юг, давно склонивший перед шаргами голову, ставший на колени, признавший сурового господина, пусть по какому-то недоразумению Рорка и не пришли в этот городишко еще сотню лет назад. Ничего, они пришли сейчас, чтобы забрать все.
Рорка не спешили. Зачем, если добыча все равно ждет, в ужасе затаившись и попрятавшись за ветхие стены? Пусть ждут, пусть молят своих богов, все, на что эти ничтожества могут надеяться, — быстрая смерть. Если, конечно, им сильно повезет. Рорка смеялись над врагами, пели походные песни, ставили шатры, разводили костры на виду городских стен и снова пели песни. Рорка радовались концу пути и возможности отомстить. Брать город с ходу, после долгой дороги, на голодный желудок, не дав жертвам в полной мере осознать свое безысходное положение, шарги не собирались. Тем более, что ночевать все равно лучше в походных шатрах, а не в каменных клетках.
Погода, словно понимая значение момента, тоже стала меняться — закатное солнце расцветило небо и тучи в многочисленные оттенки красного. Казалось, что облака, уставшие ползти в сером мороке циклона, завертелись в лихой пляске, разбрызгивая по небу капли разноцветных чернил, рисуя безумные картины. Разве бывает такое небо, чтобы взгляд на него вызывал оторопь, немое восхищение и желание запомнить на всю оставшуюся короткую жизнь? Теперь я знаю — бывает. И то, что за этим представлением, в который раз предвещающим кровь и смерть, боль и страх, наблюдал я один, в то время как остальные не отводили взгляда от воинов за стеной, ничего не меняет. Небо смотрело на обреченный город, на многочисленных захватчиков, на серую дорогу, рыжую, пожухшую траву и отдавало прощальные почести.
