Тайный разбойничий язык еще и тем хорош, что непонятен постороннему человеку и не может перед ним обличить их лиходейскую сущность.
– …Стою это я, братцы, на участке дороги Теплоград – Косоруково, посреди зоны лесонасаждения, держу в правой руке орудие преступления, то есть тяжелый да тупой предмет, в скобках – предположительно дубину. Навстречь мне, гляжу, движется потерпевший – богатый сучкорез, тащит на спине в мешке свое личное имущество граждан. Ну, я выхожу из близлежащего кустарника и предлагаю ему в устной форме отчуждить это имущество в мою пользу. Потерпевший отказывается. Делать нечего – пришлось соединить нападение с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего, или с угрозой применения такого насилия…
– Чистый разбой!
– Разбой и есть. Угроза действия не возымела – совершаю нападение с насилием. Размахнулся тяжелым тупым предметом да умышленно как нанесу потерпевшему менее тяжкое телесное повреждение! А он в мешок вцепился, не отдает! Тогда я прихожу в состояние сильного душевного волнения и тем же тупым тяжелым предметом наношу, опять же умышленно, еще более тяжкое телесное повреждение, несовместимое с жизнью! Из него и дух вон! Завладел я его имуществом и скрылся с места преступления в неизвестном направлении…
– Это дело. А вот у меня был, помнится, случай в горах. Думал я там, за хребтом Кавказа, укрыться от всяких царей. И вот решил однажды содеять преступление, составляющее пережитки местных обычаев. Встал перед выбором: то ли уклониться от примирения и не отказаться совершить кровную месть за убийство, то ли уплатить и принять выкуп за невесту деньгами, скотом или другим каким имуществом. А может, даже принудить женщину ко вступлению в брак… Или, наоборот, этому вступлению воспрепятствовать – сейчас уже и не помню…
– Надо же! Вон до чего дошло!
– …И вот так целыми днями! – вздохнул Полелюй, открывая дверь. Они с Жихарем уже давно стояли на крыльце и выслушивали пьяную староразбойничью похвальбу. – И болтают, и болтают… Потом драться начнут… Ножей мы им, конечно, не даем, так они, представляешь, навострились в деревянные ложки заливать свинец и друг дружку лобанить!
– Боевые старички, – одобрил богатырь. – Где же мои наставники? Не поубивали еще там всех?
– Кот и Дрозд у нас тихие. Сейчас сам увидишь…
В просторной горнице за чисто выскобленными столами сидели ветхие сивые люди, зачастую кривые, одноухие, однорукие или одноногие. По стенам развешано было различное оружие – выполненное, впрочем, из дерева.
– Дерево заморское, бесценное, – пояснил староста. – Очень легкое – там из него делают плоты и даже выходят в море. Таким хоть целый день по башке колоти – ничего не будет. Дерево, конечно, дорогое. Но мне для моих постояльцев злата-серебра не жалко – правда, ребята?
Отставные злодеи поглядели на Полелюя так, что любого другого на его месте испекло бы в пепел, но вслух закричали:
– Правда, батюшка! Правда, благодетель! Дом – это наша большая семья! У нас сытое житье, у нас чистое белье! Мы бодры, веселы, котелки у нас полны, в каждой чашке – кашка, в каждой кружке – бражка, а по праздничным по дням мы и девок трям-трям-трям…
– Знают порядок, – шепнул Полелюй. – Я сюда иногда молодых разбойников привожу – показать, как им хорошо и уютно будет у меня в старости. Вот они увидели тебя и подумали… Ребятушки, а где-ка у нас Кот с Дроздом, почему не вижу?
– Полезли на крышу – голубей гонять, – отозвался безносый дедуля.
– А почему мы их со двора на крыше не узрели?
– Так ведь чердак – не ближний свет. К тому же вверх карабкаться… После завтрака ушли, к обеду велели ждать… Они, поди, еще до лестницы не добрались…
– Не буду я ждать, – сказал Жихарь. – Где у вас голубятня?
По дороге на голубятню богатырь думал, что на месте молодого разбойника нипочем бы не соблазнился здешним житьем. Это какое же благоразумие и предусмотрительность надо иметь! Бражку тут явно дают не вволю, а по мерке, насчет же девок и вовсе сомнения огромнейшие…
– Лучше в поле голову потерять! – вслух решил он и высунул голову из чердачного окошка.
– Правду говоришь, родимый! – сказал старичок, который стоял на карачках, дугой выгнув спину. Глаза у старичка с годами не выцвели, сохранили зеленый оттенок и продольный зрачок. На гнутой спине у этого старичка стоял босиком другой, столь же древний, и пытался, помогая себе длинным и вострым носом, отпереть засов на голубятне.
– Кот и Дрозд, спасите меня! – дитячьим голосом сказал Жихарь.
Верхний старичок зашатался и полетел вниз, но не убился, а рассмеялся, подхваченный богатырской рукой…
…Прославленные разбойники даже не удивились, узнав, что их питомец не пал жертвой хищных зверей, не был растерзан поедучими ведьмами и даже, наоборот, – прославился и возвысился. В таком возрасте обычно уже ничему не удивляются.
– Говорил же я тебе, старому дураку, не пропадет! – сказал Дрозд Коту. – После нашей-то науки!
– И я тебе, старому дураку, то же самое толковал! – промурлыкал Кот. Он потерся об Жихаря спиной и разразился хриплым мявом, означавшим не то смех, не то плач.
Порадовавшись встрече и всплакнув, разбойные деды принялись наперебой жаловаться богатырю, что здесь, у Полелюя, им не дают развернуться во всю ширь молодецкую, что проклятый староста загубил за их же деньги ихнюю вольную волюшку, оставив только горькую долюшку…
– У них и зелено вино какое-то сухое, – пожаловался Дрозд. – Мочишь, мочишь горло, а промочить никак не можешь. Налицо явные хищения общественной собственности в особо крупных размерах, совершаемые группой лиц по предварительному сговору с особой жестокостью…
– При отягчающих обстоятельствах! – сказал Кот, но вдруг замолк, потому что внизу по всему терему пошел какой-то странный гул, от которого заложило уши.
– Это еще что? – встревожился богатырь.
– Это Соловей Одихмантьевич, – сказал Дрозд. – Весна же – он свистеть начинает. Соловьиху манить. Да где теперь та Соловьиха, кто ей целует пальцы? Неужто найдется такой придурок?
– И зубы уже не свои, – добавил Кот. – Вот настоящего свисту и не получается. А то бы он им нащепал лучины!
– Так Соловей до сих пор жив?
– Чего ж ему сделается? Выбитое око заткнул соломой, окосицу прикрыл бляхой из металла желтого цвета – и живет себе. Конечно, на семи-то дубах ему было просторнее, зато здесь никто не тронет. Экстрадикции не подлежит: отсюда выдачи нет! – вздохнул Дрозд, упомянув единственное тутошнее утешение.
Впрочем, не единственное: Жихарь отворил голубятню, стал вытаскивать птиц по одной и подбрасывать в воздух. Кот схватил шест с привязанной к нему алой тряпкой и начал, шипя от боли в суставах, размахивать им в воздухе. Дрозд засвистел – но тоже не так лихо, как прежде, и богатырю пришлось помогать.
