– И тут браконьер уложил его. Во всяком случае, кто-то сделал это.
– Когда это произошло?
– Около девяти.
– Ага. – Тот олененок умер гораздо раньше.
Я вернулся вниз, Снэйк по-прежнему стоял, уставившись на тушу.
– Тебя что-то смущает? – спросил я.
– Кому понадобился маленький олененок? – проворчал он. Его не волновало, что старый товарищ лежит поверженный со стрелой в груди. Он оплакивал олененка.
Я снова осмотрел тушу, но смертельной раны не обнаружил.
– В ней была стрела?
– Нет.
Снэйк явно не страдал излишней болтливостью.
Дерево, на котором повис олененок, росло в нескольких шагах от края небольшого, футов триста, лесочка, за ним начинался ручей. Я пошел вниз по склону, поглядывая по сторонам в поисках следов разбойника. И нашел. Некто в страшной спешке продирался сквозь заросли. Оно и понятно: он только что подстрелил парня и боялся, что вот-вот появятся его товарищи.
Питерс шел за мной.
– Каждый маршрут был подробно разработан? – спросил я.
Он удивленно нахмурился.
– Нет, мы просто разъехались в разные стороны, чтобы не топтаться всем сразу на одном пятачке.
Значит, снайпер шел не за кем-то определенным, ему был нужен любой. Если допустить, что стрелу пустил не запаниковавший браконьер, а человек, специально устроивший эту ловушку.
Я не сомневался – второй раз Хокес остановился потому, что увидел кого-то знакомого. Он застыл на месте, он колебался, с чего бы ему еще останавливаться?
Тот человек и есть убийца.
Понял ли это Питерс? Он ведь далеко не глуп.
– Вы ладите с соседями?
– Мы их игнорируем, они нас. Многие нас боятся.
Я бы тоже боялся.
Шагов через пятьдесят снайпер немного успокоился. Он свернул на старую звериную тропу. Здесь следы были видны плохо – слишком много листьев под ногами, но я различал путь, по которому он уходил: там листья были примяты.
– У вас есть собаки? Если нет, где их достать?
– Следопыты? Нет.
Звериная тропа вывела нас к ручью. Здесь была развилка. Одна дорожка шла через ручей, другая – вдоль по берегу. Убийца выбрал последнюю.
Через тридцать футов тропинка ушла в широкий, мелкий рукав ручья с песочным дном. И не вышла с другой стороны.
– Я потерял след.
– Посмотри получше, черт побери.
Я посмотрел. Питерс не заметил в мелкой воде лошадиных лепешек. Некто поехал дальше по дну ручья. Штука нехитрая: глубина нигде не превышала фута.
Многие ли крестьяне, вынужденные промышлять незаконной охотой на оленей, имеют возможность держать лошадей?
– К сожалению, ничего нет.
– Что ж, придется доставать этих треклятых собак.
Мы снова поднялись на холм.
– Кто у вас ведает конюшнями?
– В основном Снэйк. Тайлер и Хокес помогают. Шут его разберет, этого Снэйка. Ему нравится ухаживать за животными. Но сесть на лошадь вы его не заставите и под страхом казни.
Перебор, пожалуй, но понять можно. Я задал еще несколько вопросов, но получил в ответ лишь любопытные взгляды. Если они не лгали и не были ни виновниками, ни соучастниками, Хокеса прихлопнул кто-то другой. Самоубийством он тоже не кончал. Круг подозреваемых сузился, но недостаточно. Мне хотелось отделаться от Снэйка и Питерса и пройти по ручью до места, где стрелок вышел на берег.
– Дерьмо! – вдруг взорвался Питерс. – Эх ты! Головой надо соображать, а не задницей.
– Что такое?
– Как мы поступали после набегов на венагетов на проклятом острове? Что я вколачивал в ваши глупые головы каждый треклятый день?
До него дошло.
– Да. В воде не остается. Перед набегом мы всегда проверяли, есть ли путь к отступлению по реке или ручью.
– Ублюдок пошел по ручью. Поэтому ты ничего не нашел.
– Да.
– Пошли же.
– Я проверю сам. Вас я больше не задерживаю.
Он гневно взглянул на меня, обернулся, проверяя, не слышит ли Снэйк.
– В чем дело, Гаррет? Что-то ты темнишь, я не первый раз замечаю.
– Я не темню, я выполняю свою работу, как умею. Пока не доказано обратное, подозреваемые – все и никто. Не важно, хорошо я их знаю или нет.
Он начинал злиться.
– Перестаньте. Вы хотите, чтобы я выяснил, кто убивает старика, верно? Кто из ваших парней? Никто и в то же время один из вас. Пока я не выведу негодяя на чистую воду, я буду вести себя с вами так же, как со всеми остальными. Даже если здесь не происходит ничего хуже воровства. Ясно?
– Хочешь играть в одиночку? Что ж, ты профессионал. Я потерплю. Какое-то время потерплю.
– Хорошо. Но выбора у вас нет. И нечего из себя выходить.
Он прямо кипел от злости. Все они так. Все думают, что должны быть исключением из правил.
Питерс стегнул лошадь и умчался прочь. Пускай сердится. Главное, убрался, остальное ерунда.
Вид у моей лошади был весьма недовольный. Я взял ее под уздцы и повел вдоль края леса. Если ничего не найду до границы поместья, пойду назад, к дальнему концу леса.
Негодяй был хитер, но ограничен. Его мер предосторожности хватило бы, не появись у меня поводов для подозрения. Но они появились.
Я нашел место, где всадник выехал из леса. Довольно близко от места падения Хокеса, но отсюда уже не видно. Расстояние между следами копыт показывало, что теперь он уже не так торопился. Значит, его не беспокоило, как объяснить свое присутствие на землях Стэнтнора. Поэтому я вновь занес Тайлера и Чейна в список подозреваемых. Их я еще не допросил.
Надо будет опросить оставшихся в живых участников патруля, кто что говорил и делал до начала охоты. Может, удастся за что-нибудь зацепиться.
В смелости убийце не откажешь. Он объехал холм, за которым устроил засаду, а потом направился к дому. Охотники за браконьерами в это время суетились вокруг Хокеса. Я потерял след. Покружил вокруг, пошарил там и сям, ничего. Дождик и холодный ветер победили мою профессиональную добросовестность. Я поехал к дому.
Я прошел через музей, то бишь через главный холл, и собирался зайти к себе переодеться, как откуда ни возьмись выскочила Дженнифер. Девушка казалась более женственной, хрупкой и ранимой, чем обычно. Она была взволнована и испугана. Я остановился, хоть и не испытывал никакого желания видеть ее.
– Сержант Хокес умер, – выпалила она. – Умер у меня на руках. По его телу прошла дрожь, он дернулся, издал какой-то странный звук – и все, его больше нет.
– Когда?
– Несколько минут назад. Я искала Деллвуда, но увидела вас. Мне нужен кто-нибудь, я не знаю, что делать.
За утешениями она обратилась определенно не по адресу. Я был не расположен утешать никого, даже роскошную брюнетку с соблазнительными формами, способными воскресить мертвого епископа. Ночка и утро выдались хлопотливые. Я чувствовал себя так, точно мне на плечи навьючили груз килограммов в пятьдесят. Хуже – я пропустил ленч.
