— Почему мы едем на восток? — спросил Чейн, осадив коня. — Я долго следовал за тобой, не задав ни единого вопроса, но ты сам сказал, что Магьер повернет на север, и было это уже много дней назад. Отчего же тогда мы все больше углубляемся в земли Древинки?
У Вельстила и в мыслях не было обсуждать с Чейном свои планы, однако же его спутник уже доказал свою полезность. Вельстил тоже осадил коня.
— Я полагаю, что Магьер отправилась в свою родную деревню, чтобы там разузнать кое-что о своем прошлом, — сказал он. — После чего она двинется, как я и говорил, на север.
— И что же ей нужно от своего прошлого?
— Магьер лишь недавно узнала о том, кто она есть, а помимо этого больше почти ничего и не знает. Думаю, она стремится выяснить, почему ее создали, а быть может, и отыскать своих неведомых родителей.
— Так она не знает своих родителей? — отозвался Чейн. — И что же, сумеет она узнать правду?
— Нет.
Это была полуправда, но иного ответа Вельстил дать не мог. Надо было как-то отвлечь внимание Чейна от скользких тем, а еще любой ценой сохранить свое главенство над ним. Чейн между тем достал что-то из кармана плаща и медленно перекатывал этот предмет в кулаке, обтянутом перчаткой. Секунда — и между сжатых пальцев брызнули лучики света.
— Что это? — спросил Вельстил.
Чейн разжал ладонь и показал ему небольшой, неярко светящийся кристаллик. Ответ его прозвучал неожиданно тихо и мягко:
— Холодная лампа… простая холодная лампа, изобретение Хранителей Знания.
Вельстил послал своего коня вперед и тотчас услышал, что Чейн поскакал за ним.
В том трактире, у окраин Белы, они обнаружили три чашки. В одной чашке кроме остатков чая были и листочки мяты, а это значило, что там побывала юная Хранительница Винн. Как огорчилась она, когда узнала, что Чейн — Сын Ночи! И сам Чейн, хотя и казался бездушной тварью, тем не менее явно искал общества Хранителей.
Видимо, имелось в этом обществе нечто такое, что его неизменно притягивало.
* * *
Пригнув голову, Магьер шагнула в низкий дверной проем хижины тетки Беи. Дрожь охватила ее — насколько же все здесь знакомо! Ничего, почти ничего не изменилось…
Единственную комнату в доме тускло озаряло низкое пламя, которое мирно потрескивало в очаге, выложенном камнями прямо в стене. Над огнем висел на чугунной перекладине закопченный до черноты котелок. Грубо сколоченный стол и табуреты, стоявшие перед очагом, были точно такие же, как помнила Магьер, только одинокую свечу на столе заменила маленькая жестяная лампа с треснувшим стеклом. Под окном стояла все та же низкая скамья, но теперь рядом с ней красовалась старенькая прялка, потемневшая от долгого использования. Горшки и прочая кухонная утварь были развешаны на дальней стене, за очагом. Холщовые занавески, прибитые к стропилам, образовывали подобие алькова, в котором стояла кровать тетки Беи. Магьер в далеком детстве всегда спала на тюфячке возле очага.
— Здесь совсем ничего не изменилось, — прошептала она, обращаясь больше к себе самой, нежели к окружающим.
— Зато ты вон как изменилась… при сабле вот. — Тетка Бея погладила Магьер по щеке и деловым шагом направилась к полкам в дальнем конце комнаты. — Я бы с радостью отдала пару медных грошей, только бы еще разок поглядеть, как у старого Йоана при виде тебя трясутся поджилки.
Хихикнув, она достала две толстые свечи, зажгла их от лампы и поставила на полке, чтобы в комнате стало хоть немного светлее.
Малец, Лисил и Винн, обойдя Магьер, тоже вошли в комнату. Лисил, проходя мимо, как бы невзначай провел ладонью по спине Магьер. И опять, уже в который раз, ей отчаянно захотелось оказаться дома… только дом ее не здесь, а в Миишке.
Адриан назвал ее кошмарул — старинным словом, обозначавшим невидимого духа, который садится на грудь спящего и душит его до смерти. Стены хижины, потемневшие от копоти и времени, показались вдруг Магьер ужасно тесными, комната почудилась куда меньше, чем в ее воспоминаниях. Чеместук был подлинным кошмарул ее детства, и этот призрак много лет таился, терпеливо дожидаясь ее возвращения.
Это началось, когда ей было пять или шесть лет.
Тетка Бея рассказывала Магьер, что, до того как Магелию, ее мать, увезли в замок, Адриан ухаживал за ней и даже питал известные надежды. В детстве Магьер часто гадала, откуда на лице Адриана взялся страшный шрам, о котором в деревне предпочитали помалкивать. Поскольку девочка не знала своей матери и была еще слишком мала, чтобы понять, отчего односельчане сторонятся ее, Магелия представлялась ей похожей на тетку Бею. Только, конечно же, повыше ростом и стройнее.
Как-то днем, ближе к вечеру, Магьер улизнула с поля, на котором тетка Бея рыхлила мотыгой землю, и поднялась по склону холма к деревенскому кладбищу. По пути она набрала букет полевых цветов, потому что все матери любят цветы. Другие дети побаивались ходить на кладбище, а вот Магьер нисколечко не боялась мертвых. Да и что их бояться? Вот ее мать тоже мертвая, а ведь тетка Бея называет ее «лучшей в мире».
Нескоро добралась Магьер до материной могилы, расположенной под высоким деревом. Все нижние ветви дерева обрубили, зато верхние разрослись привольно, осеняя могилу высоким лиственным шатром. Здесь Магьер чувствовала себя будто в доме своей матери. Здесь царила тишина и не было никого из тех, кто кричал на нее или строил ей мерзкие рожи.
Магьер услышала звук шагов — кто-то большой и тяжелый шел прямиком к ее дереву. Вначале он держался поодаль, не выходя на прогалину. Краем глаза она заметила человека, бродящего меж деревьев, — миткалевая рубаха, серые холщовые штаны, коричневые сапоги. Быть может, еще кто-то пришел на кладбище, чтобы навестить дом своей матери, — и это хорошо, это очень правильно. Звук шагов стих, и чья-то рука раздвинула ветви дерева. При виде обезображенного шрамами лица Магьер невольно придвинулась ближе к надгробию Магелии.
Адриан сделал еще шаг и, стоя между ветвей, молча смотрел на Магьер. Девочка притворилась, что не замечает его, и продолжала прилежно раскладывать цветы вокруг надгробия.
— Что, малышка, пришла искать свою маму? — спросил наконец Адриан, одной рукой крепко сжимая ветку, которую он только что отодвинул, чтобы выглянуть на прогалину.
Вопрос был задан самым дружелюбным тоном, а впрочем, почему бы и нет? Пусть Адриан, со своими шрамами, страшен как смертный грех, но ведь он когда-то едва не женился на ее матери. Магьер даже улыбнулась ему — не так уж часто кто-то, кроме тетки Беи, просто разговаривал с ней, а не осыпал проклятиями.
