- Это лето ты опять будешь сторожить? – на всякий случай спросил Сакуров.
- А как же!
- А меня нельзя пастухом на лето?
- Сюда – нет. А вот дойных коров можешь пасти сколько угодно. Там штат не укомплектован.
- Далеко, чёрт бы их побрал, - с сожалением возразил Сакуров. В прошлую осень, конечно, дойные коровы его выручили здорово, но нынче, когда перед беженцем нарисовался необъятный фронт работ вместе с честолюбивым планом стать зажиточным фермером, данные коровы становились почти недосягаемыми. Другими словами, мотаться на своих двоих почти десять километров до загона, где содержались колхозные коровы, и столько же обратно, не представлялось занятому Сакурову возможным. А лошадью или велосипедом он не мог обзавестись даже под кредит бесшабашного Жорки, также испытывавшего временные финансовые затруднения из-за своего пристрастия к дорогим сигаретам и эксклюзивному бухлу, которое бывший интернационалист потреблял в немереных количествах во время поездок в своё Подмосковье и обратно.
- Да, не близко, - ехидно поддакнул душевный Семёныч.
Сакуров, услышав откровенное ехидство в словах человека, готового всегда прийти на помощь в трудную минуту, в очередной раз подивился многообразию внутренней природы чисто русского человека, куда творец представителей населения самой обширной территории мира щедрой рукой намешал всяких составляющих в виде несгибаемого духа, воли к победе на любых фронтах, склонности к созерцательному времяпрепровождению, безраздельному господству, абсолютному холуйству и спазматическому предательству. Помимо вышеперечисленных свойств, вышеуказанный творец (или помощник творца по производству определённых представителей народонаселения) не поскупился на щедрость, благородство, завистливость, лукавство, ехидство и жадность от мелочной до всепоглощающей. Другими словами, Семёныч был таким, каким его создала природа или создал творец: он по-своему любил ближнего своего и по-своему его ненавидел. Единственно, Семёнычу недоставало жадности, если не сказать больше, а именно: не сказать о её полном отсутствии у данного обитателя описываемой местности. Впрочем, и лукавство бывшего столичного таксиста носило характер скорее классический, присущий известным положительным героям русского устного народного творчества, нежели бытовой, когда русский человек, умело оперируя описываемым свойством, посягает на извлечение какой-никакой чисто материальной выгоды.
- Интересные дела творятся с этим колхозом, - заметил Сакуров и кинул свой бычок в специальную банку. – То он разваливался, то вновь зафункционировал.
- Там теперь новый председатель, - объяснил всезнающий Семёныч. – Почуял выгоду от этой, как её… пре… пря…
- Приватизации? – подсказал Сакуров.
- Ну! Поэтому решил хапнуть из казенных закромов всего, что осталось от советской власти безвозмездно, а потом пре… пря…
- Ясно, - перебил односельчанина Сакуров. – Пошли работать, что ли?
- Пошли, - согласился Семёныч, посчитав ходки Петровны до колодца и решив, что воды дома теперь хватит до следующего утра.
Вечером, когда Сакуров, сидя на перевёрнутом дореволюционном ведре, курил напротив хилой сакуры и наслаждался тишиной, к нему пришёл Жорка. Судя по его ухмыляющейся роже, Жорка уже заправился. Сакуров держал полтора литра «общака», поэтому приготовился к трудному разговору. Судя по всему, Жорка освежался из какого-то единоличного источника, и пришёл, скорее всего, просить Сакурова выделить себе дополнительную порцию в единоличное же пользование из общественных запасов. На каковые поползновения частного характера Сакуров, как лицо ответственное, должен был отвечать отказом. А отказывать Жорке всегда стоило Сакурову невероятных моральных усилий.
- Выпить хочешь? – спросил Жорка, садясь на перевёрнутую выварку. В ней и ведре, оставленными дядей из-за прохудившегося состояния, Сакуров сносил всякий органический мусор с огорода на границу своего участка и участка учительницы.
- Нет, - твёрдо возразил Сакуров, памятуя попытку Семёныча.
- Да ладно кочевряжиться! Пошли. Я загашник нашёл.
Загашник делала Жоркина жена. При этом прятала его в таких местах, что даже Жорка, имевший военную профессию диверсанта, подолгу не мог найти то трёхлитровую банку с пятидесятиградусным самогоном двойной очистки, то две бутылки водки, то бутыль домашнего яблочного вина.
- Ты ж его хотел на шпалы обменять, - не очень уверенно сказал Сакуров, - чтобы сарай починить.
Страна ещё не оправилась от сухого закона вполне, и в провинции продолжал ощущаться дефицит алкогольных изделий. Кое-где, правда, уже появились первые торговцы импортным спиртом и отечественной палёной водкой, но количество реализуемого алкоголя пока ещё далеко не соответствовало потребностям населения. Поэтому всякие нужные материалы и услуги всё ещё обменивались на градусную валюту.
- Зачем меняться, когда можно взять почти даром? – удивился Жорка. – У разъезда брус обновили. А старый ещё не оприходовали. И об этом мало кто знает. Поэтому ночью можно будет притащить штук пять и – дело в шляпе.
- Брус – это хорошо, - мечтательно сказал Сакуров.
- Ещё бы! Если напрячься – можно и на твою долю штук пять притащить. А это – целых десять шпал. А из десяти шпал можно одну сторону сарая сложить. Я в прошлом году уже два торца поправил.
- Один поправлял? – удивился Сакуров.
- Конечно.
- Силён! – восхитился Сакуров, имея в виду тот факт, что со всеми работами Жорка справлялся с помощью одной левой руки.
- Ладно, погнали!
- Кстати, насчёт завтра. Вы что, каждую весну торжественную встречу устаиваете? – поинтересовался Сакуров, топая за Жоркой в сторону его дома.
- Пастухам то? – переспросил Жорка.
- Ну.
- Эту традицию Семёныч основал. Охота ему, понимаешь, перед всякой сволочью выпендриваться. И меня с Петькой Варфаламеевым с панталыку сбил. И такие местные пастухи, дескать, и рассякие. Что ни пастух, то или дед Мазай, или Иван Сусанин. И умны, и щедры, и в помощи ближнему своему – первые. Как тёлку, дескать, зарежут, так обязательно, дескать, мясца подбросят, а ежели комбикорма для себя достанут – непременно с деревенскими поделятся. Не за так, конечно, но по-божески. Ну, я уши и развесил, сколько хорошей самогонки перевёл... Эй, Варфаламеев! – заорал Жорка. – Давай сюда. И Семёныча позови.
- Ну, и? – напомнил Сакуров о прерванной теме, очищая подошвы сапог о скобу перед Жоркиным крыльцом.
- А то и ну, что комбикорм норовят всучить самый дерьмовый. Я как-то взял – сплошная шелуха. А из мяса – одни жилы, потому что хорошее они домой тащат. Моя, когда я принёс такое, мне потом весь день плешь проедала… Да хватит тебе сапогами шаркать!
