— Куда ты ведешь меня? — слабым от усталости голосом пролепетала девушка, хватаясь окровавленными руками за ворот его дорогой туники, и хотя раны выглядели ужасными, боли не было, она прошла вместе с бывалым ужасом видений, надвигающихся смерчем, когда они спускались вниз по широкой длинной лестнице в огромный зал. И движение вперед пугало ее больше, чем физические страдания, испытываемые прежде. Вторгающийся в сознание сон смежил ее веки, и расплывчатым взором, она всматривалась в танцующие фантомы резвых черных коней, что когда-то пересекали дворцовые залы вместе со сметающими все на своем пути всадниками; видела, как танцуют женщины в белоснежных мантиях светлых и прозрачных из тканого шелка, как сам воздух, а движения их рук и кистей были столь легки и плавны, как течение волн средь океанских просторов, и злато браслетов на тонких запястьях были мерцанием солнца в реках. Призраки прошлого навещали ее, чтобы поведать об истории забытых времен, о крахе великих стен, что сияли каменьями в короне Османской Империи многие столетия назад.
— Мы должны выйти за стены Даррэса до того, как стемнеет, — пояснил человек, с враждебностью и непомерной злобой оглядывая темные полосы на мраморных плитах, неосвещенные заходящим солнцем, и ощущение времени постепенно покидало ее. Лишь неясные колебания тени обрушивались на стены, обретая чудовищные формы, и длинные когтистые лапы и костяные руки тянулись к его мерной, уверенной поступи. Иветта знала, что он чувствовал то же противоречивое и волнительное давление, окружившее их со всех сторон, жаждущее отрезать путь к свету и запереть в ловушке из мрака. Скованность накрыла черты ее лица, покрывшись плотной древесной корой, когда дыхание холода коснулось ее щеки, и она болезненно изогнулась в бережно несущих ее руках. Она держалась на кайме сознания благодаря его рукам, теплым рукам, что с такой заботой прикасались к лицу, стирая грязь и кровь. И убаюканная звуком его шагов, она задумывалась, прикрывая глаза и наблюдая за терзаемыми отсветами черноты, пытающейся пробиться сквозь бархатные занавесы, скрывающие бестеневой свет, проскальзывающий через высокие арочные окна с извилистыми рамами, украшенные пальмовыми листьями из изумрудов. И тонкие световые оси, проникающие через распахнутые двери, освещали их путь к выходу. Анаиэль остановился, ощутив дрожь в теле молодой женщины, резко обернувшись и недобро покосившись в сторону, откуда проистекала черная сила, утягивающая девушку в кошмарные сны, пытаясь отобрать у него то, что принадлежало одному ему.
— Чернь, — мертвенно-зловещим тоном произнес он, и одеяние северных ветров, что держат упряжь грозовых бурь, овеяло его облик, подхватив полы белоснежной рясы. — Как смеешь ты простилать свою мглу на меня? — яростно прошипел он, и черты лица его исказил гнев, присущий созданиям, купающимся в темноте. Полы под его ногами надтреснулись, трехъярусные торшеры изогнулись пополам и статуи богинь, стоящих под нишами раскололись надвое, ровной и прямой полосой рассекая прекрасный лик, а возлежащие у их ног львы, обратились в пыль. Анаиэль прижал к себе темноволосую девушку, что слабо дрожала, с чьих побелевших губ сорвался тихий стон, чьи пепельные кудри сливались с завесой тьмы. И золотые скрижали над гранитными дверями пали под свирепым натиском ледяных вихрей, разбив мраморные полы, острые осколки которых накрывали полотном стены и расходились в серебристой россыпи песка от волновых ударов. Смог черноты, что шлейфом влачился за падающей тенью мужчины, развеялся, и над карнизами, вырезанных из янтаря, отделяющий орнаментные стены и покрытой восточной росписью стеклянный потолок, поползли волнистые существа, раскрывающие в чернильной покрове многоголовые пасти гидры. Глаза Аниэля презрительно сузились, когда он сделал ленивый и нерасторопный шаг в сторону полосы света, поворачиваясь спиной к призракам лютости и полуночных туманов, оставляя позади ужасы теней протягивающих свои звериные морды все ближе, почти касаясь волочащейся по запыленному полу плащаницы, когда их бесформенные лики разрезали полосы ветра, затягивая дымчатые фигуры в ветряную воронку. Когда он сошел с последних ступеней, ошеломленной белизной света, то скрыл лицо за капюшоном и ветры накинули на него плащ, спустившийся на плечи. Анаиль посмотрел в уставшее, спящее лицо девушки, судорожно сжимающей побледневшие губы, в мучении сводящей брови, как если бы боролась с болью во сне, причиняемой посланными видениями. Губы мужчины тронула коварная улыбка, когда он обернулся к стенам дворянского особняка, наверняка, принадлежавшему некогда чтецу и хранителю имперской библиотеки. В залах, которых он побывал, увидел множество разбитых стеклянных летописей и рукописей, некоторые из которых продолжали покоиться под заклятыми печатями и замками, отворяемыми лишь мертвым наречием, позабытым собственными наследниками, другие хранились в кристаллах. Скрижали из мутно-голубого стекла можно было прочесть, лишь смазывая плотные и острые по краям страницы собственной кровью, другие лишь при свете полной луны в комнатах астрономов под оптическими стеклами в золотом обрамлении, что теперь покрылись пылью и щебнем от разбитой мозаики, опадающей с раскрашенных стен. Дотрагиваясь до папирусных текстов в зеркальных свитках, можно было затеряться сознанием, и темнота затянет душу в пучину иного мира, что прятался за рукописными символами. В окнах, задрапированных старинными занавесами, он разглядел размытые силуэты стражей, охраняющих бесценные артефакты, что все еще горели желанием насытить пересохшие горла кровью живущих, что посмели потревожить их вечный покой.
— Ваша ненасытность помогла мне найти ее, — произнес Анаиэль, и ветер прочертил сапфировые полосы в воздухе, описывающие расцветшие лилии в полукруге, что свистящими ударами сильнейших мечей прорезали пространство, подорвав основание огромного сооружения, и столпы песка вырвались на свободу, как вулканическая магма, сдерживаемая столетиями под оковами камня, поглощая в себя разрушенный ветряными лезвиями дворец. Темно-каштановые волосы разметались от волновых вихрей, расплетая тугую косу и сцепляя золотые украшения, удерживающую тяжелые пряди, сметая с плеч дряхлую накидку, унося ее с собой в глубины песка. Анаиэль безмолвный и равнодушный к погибающим под песчаными волнами знаниям и призракам, после недолгого созерцания продолжил путь вперед, теснее прижимая к себе драгоценную ношу, слушая эхо разбитых изгородей и колонн, осыпавшихся на землю разбитых и некогда высившихся рдяно-красных шпилей. Следы его сандалий отпечатались на белом песке, тянущиеся к вышине золотые кроны жакарды с рубиновыми лепестками, впитывали отражение его мужественно-красивого лица, и тишина глубокого голубого неба, как высохшее соленое озеро, накрывала стольный град, застывшей в своем неподвижном величии — и виртуозные золоченые надписи на высоких стенах, и бриллиантовые завитушки кипариса на изумрудных мечетях, и черные зерцала масок, что вглядывались в мир из бассейнов прозрачно-светлых вод. И все же жизнь билась в этих землях, заклейменных словами зла и скорби, крови и слез. Он чувствовал это через пульсацию в жилах, когда вслушивался в гробовое затишье, через горячность опускающегося к горизонту солнца, через удары стойкого сердца.
