– Теперь ты согласен сотрудничать? Ненавижу художников. Сборище гомиков.
Это дало Эцио время незаметно выбраться наружу и подкрасться к стражнику со спины. Улица оказалась пуста. Задняя часть потной шеи стражника была не защищена. Эцио поднял руку, приводя механизм в действие, клинок беззвучно выскочил. Одним ловким движением раскрытой правой руки, Эцио вонзил клинок в шею врага. Недавно заточенное лезвие легко и без сопротивления вошло в тело. Стражник умер раньше, чем тело упало на землю. Эцио помог Леонардо подняться.
– Спасибо, – проговорил художник с дрожью в голосе.
– Извини, я не должен был его убивать, но…
– Иногда у нас нет иного выбора. Но я ожидал подобного…
– О чем ты?
– Я был замешен в деле Сальтарелли.
И тут Эцио вспомнил. Джакопо Сальтарелли работал натурщиком. Несколькими неделями ранее его анонимно обвинили в занятиях проституцией, и Леонардо, вместе с еще тремя художниками, попали на скамью подсудимых. Дело было закрыто за недостаточностью доказательств, но от пятна на репутации уже нельзя было избавиться.
– Но здесь не преследуют за гомосексуализм, – сказал он. – Кажется, немцы придумали кличку для таких мужчин. Они называют их «флорентийцами».
– Официально я все еще вне закона, – буркнул Леонардо. – Ты всё ещё можешь отделаться штрафом. С такими людьми у власти, как Альберти…
– А что с телом?
– О, – проговорил Леонардо. – Это же просто удача. Помоги мне втащить его внутрь, пока никто не увидел. Я положу его с остальными.
– Удача? С остальными?
– В подвале достаточно прохладно. Они сохраняться в течение недели. Госпиталь предоставляет мне один-два трупа, а если потребуется, то и больше, для опытов. Все неофициально, конечно. Я вскрываю их и изучаю, это помогает мне в исследованиях.
Эцио взглянул на друга с еще большим любопытством.
– В чем?
– Думаю, я говорил тебе, что мне нравится разбираться, как устроены вещи.
Они внесли тело внутрь, и два ассистента Леонардо утащили его через дверь вниз по ступенькам.
– Но что если они пришлют кого-нибудь следом, – выяснить, что с ним случилось?
Леонардо пожал плечами.
– Я все буду отрицать,- он подмигнул. – У меня есть в городе влиятельные друзья, Эцио.
Эцио пришел в замешательство.
– Ну, если ты вполне уверен…
– Только не рассказывай никому о случившемся.
– Не расскажу. Спасибо тебе, Леонардо. За все.
– Не за что. И не забудь, – в его глазах вспыхнул огонек голода, – если найдешь другие страницы из Кодекса, принеси мне. Кто знает, какие новые изобретения могут быть описаны на них…
– Обещаю.
Эцио проделал путь в дом Паолы в приподнятом настроении, хотя не забывал, что необходимо скрываться в толпе, когда шел на север через город.
Паола с радостью встретила его.
– Ты задержался дольше, чем я ожидала.
– Леонардо любит поболтать.
– Я надеюсь, это не все, чем он занимался?
– Нет. Взгляни!
Он показал ей клинок на запястье, выдвинув его показным жестом из-под рукава, и мальчишески улыбнулся.
– Впечатляет.
– Да, – Эцио выглядел восхищенным. – Конечно, нужно еще потренироваться. Мне бы хотелось оставить при себе все пальцы.
Паола помрачнела.
– Эцио, похоже, ты все обдумал. Я дала тебе знания, а Леонардо – новый клинок. – Она вздохнула. – Теперь все, что от тебя требуется – сделать дело.
– Да, – тихо согласился Эцио, его настроение испортилось. – Вопрос только в том, как лучше подобраться к мессеру Альберти.
Паола задумалась.
– Герцог Лоренцо возвращается. И он не обрадуется казни, которую провел в его отсутствие Альберти. Но он бессилен оспорить решение гонфалоньера. Однако завтра ночью в монастыре Санта-Кроче пройдет выставка последних работ маэстро Верроккьо. Весь высший свет Флоренции будет там, включая Альберти. – Она внимательно посмотрела на Эцио. – Я думаю, тебе тоже нужно быть там.
Эцио узнал, что помимо остальных скульптур, будет выставлена бронзовая статуя Давида, библейского героя, с которым ассоциировала себя Флоренция, расположенная между двумя Голиафами – Римом на юге и жадными до земель королями Франции на севере. Она была создана по заказу семьи Медичи и должна была быть установлена в Палаццо Веккьо. Маэстро начал работу над ней три или четыре года назад, и ходили слухи, что голова статуи была создана на основе головы одного из молодых учеников Верроккьо, – а точнее с Леонардо да Винчи. В любом случае, это вызвало сильное волнение, и люди уже обсуждали, что именно одеть на это важное мероприятие.
Эцио получил информацию к размышлению.
– Позаботься о моих матери и сестре, пока меня не будет, – попросил он Паолу.
– Как если бы они были моей семьей.
– И если со мной что-то случится…
– Верь, и все будет хорошо.
Эцио пришел к Санта-Кроче уже вечером. До этого он тщательно подготовился к заданию, потренировался с оружием, пока не убедился, что обращается с ним вполне профессионально. Его мысли крутились вокруг смерти отца и братьев, и жестокий голос Альберти, выносящего приговор, все так же ясно звучал у него в ушах.
Когда Эцио достиг места, он заметил две фигуры, которые явно направлялись в его сторону, отделившись от небольшого отряда телохранителей, на чьей униформе изображались пять красных шаров на желтом фоне. Они приближались, споря, и он поспешно скрылся в пределах слышимости. Они остановились перед портиком церкви, и он подкрался ближе, оставаясь вне поля зрения и прислушиваясь. Мужчины разговаривали на повышенных тонах. Одним оказался Уберто Альберти, другим – худой молодой человек лет двадцати пяти с большим носом и решительным лицом, богато одетый в алую шапку и мантию, под которой виднелась серебристо-серая рубашка. Герцог Лоренцо – Il Magnifico, как звали его люди, – презираемый Пацци и их союзниками.
– Ты не вправе требовать от меня объяснений, – проговорил Альберти. – Я основывался на полученной информации и неопровержимых доказательствах. И действовал в соответствии с законом и в рамках своих полномочий!
– Нет! Ты перешел все границы, гонфоланьер, и воспользовался моим отсутствием во Флоренции! Я более чем недоволен!
– Тебе ли говорить о границах? Не ты ли, захватил власть над городом, присвоил себе титул герцога без согласия Синьории или кого-либо еще!
– Это неправда!
Альберти саркастически рассмеялся.
– Ну конечно, ты всегда чист! Как похоже на тебя! Ты окружил себя в Кареджи людьми, которых большинство из нас посчитало бы опасными вольнодумцами – Фичино, Мирандола, и это ничтожество – Полициано! Что ж, теперь мы знаем, сколь велико твое влияние! Точнее сказать ничтожно! Это был важный урок для меня и моих союзников.
