Спросить прямо? Галина давно уяснила себе, что прямой путь — далеко не самый короткий, но в условиях Вертдома — почти всегда самый наглый. Здесь принято выжидать, пока удобный случай сам на тебя набредёт. Не доискивайся, просто живи. С этой мыслью Галина забралась под туго растянутый брезент, улеглась на почётное место близ очага и заснула, даже не поев как следует.
Когда утром она выглянула из-за полога, то сразу поняла, отчего так крепко спалось: под шум ветра и волн. За ночь распогодилось, мелкие волны превратились в валы с белым гребнем, которые ритмически били в крутой берег, растекаясь по песчаной отмели шипучей пеной. Бледное солнце играло на небе уже высоко над окоёмом, раздвигая тихим теплом серо-синие облака. Не так далеко от облаков тяжело колыхались морянские плоты — остереглись находиться в прежней близи от берега, решила Галина, снялись ночью с якоря, чтобы ковчеги не разбило.
Женщина в одной полотняной сорочке и босиком прошла по округлым камням и песку до места, где берег уходил вглубь, потопталась по песку, тонко чувствуя влажные узы вокруг щиколоток, тянущие то вперёд, то назад, оплеснула лицо и шею солёной водицей — хорошо!
И вдруг обнаружила рядом самого Кьярта, который стал на корточки и занимался примерно тем же, что она.
— Здравствуй, милая иния. Утирки не надо? — сказал, улыбаясь. — Я ей, можно сказать, не пользовался. Впрочем, любая ба-инхсани вам скажет, что морская вода куда как полезна для кожи.
— Ладно, сама высохну, — улыбнулась Галина. — Тем более… Куда они все отчалили?
— Мои старшие коллеги? Думаю, на Елисейские Поля.
— Нет, вон те плавучие хоромы.
«То ли мои парни не приглядывались к хижинам, списали на скромность анахоретов, то ли все, кроме Каринтия, носа не показывают».
— Похоже, хэархи ещё на закате почуяли в воде некое беспокойство. Не из-за усилившейся волны. Дома их ведь не на якорных крючьях — на камне, который может волочиться следом по дну. А море тянет вглубь немного сильнее, чем на берег, — такое здесь течение прихотливое.
— То есть дело не только в том, чтобы не выбросило на сушу?
— Конечно. Вот если бы паруса на мачтах были подняты прямо, а не приведены к боковому ветру… Но такой ошибки ба-нэсхин ввек не делали.
«Так эти столбы — мачты, ткань — паруса для лавирования близ берега. Надо же до сих пор так мало соображать».
— Их старейшина, Пфатрикхи, то есть Патрик, приглашал высокую инию в гости. Говорит, расстояние притягивает сильнее близости.
— Мне должно быть лестно?
Кьяртан поднялся, отряхнул крупные кисти рук от воды:
— Для чего-то вы всем скопом нас посетили. Вряд ли желая лишь заняться виртуальным туризмом. От слова «Вирт». Так ведь говорят в Рутене? На паломницу, взыскующую святости, вы и вовсе не похожи.
— О, прости, это из-за моей ночнушки?
— Не сказала бы — не догадался. Ах, ну разумеется — ожерелий и браслетов маловато. Собственно, и вообще нет.
— Побрякушки — дело наживное, тряпки тоже. Отец Каринтий, лодку не отыщешь? Вплавь добираться как-то неохота.
Он кивнул:
— Времени зря терять иния не любит — сие похвально. От нас смоляное корыто, от вас гребец. Паж вчера выдал, что научился ворочать веслом на ближней реке. Там, говорит, крутоверть похожая.
«Все страньше и страньше, чудесатей и чудесатей, как говорила Алиса».
— На реке же течение тянет прямо, на море — взад-вперёд. А кто мой паж?
Кьяртан усмехнулся:
— Ведьмёныш. Не обижайся — Мейнхарт сам так представился. Мальчик не без чувства юмора. И на твой вопрос тогда же ответил: что там, что здесь туманные радуги. Так пригнать транспорт?
— Эх, гоните, отец! Надеюсь, мы в нём до смерти не потопнем?
После такого разговора остриём встал вопрос — как же, в самом деле, нарядиться для предстоящего дипломатического визита. Галину прямо-таки одолевал соблазн — прямо поверх сорочки, что всё-таки была казистей здешних парадных платьев, нацепить все украсы, приготовленные для обмена с автохтонами. Низали их её девчонки во главе с Орри, и хотя тамошние раковины и необработанные куски самоцветов были явно беднее тутошних, происхождение с Атолла Изгнания давало им немалую цену.
Ещё поразмыслив, она решила сменить ночной наряд не на платье с пелериной, как предполагала вначале, а на обычный костюм типа морянский унисекс: портки и длинная, до колен, рубаха. Уснастить его от плеча до горла кинтаром всевозможных ожерелий, нитей и нашейников, замкнуть на руках пару широких браслетов со стилетом за левым и носовой утиркой за правым, переобуться из остроносых ботиночек, довольно-таки внутри протухших от пота, в сандалии типа античных — и готово. Ну и ещё волосы расчесать и на двунадесять прядей заплести.
Тут подоспела и лодка — подвели в краю глубокой воды. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, как Галина была права насчёт одежды: с виду то была почти байдарка, узкая, вёрткая и с кожаным фартуком, в котором прорезано два круглых очка. Любая юбка задралась бы при посадке до подмышек — подол рубахи тоже было попытался, но его удалось осадить. Кажется, «ведьмёныш» и в самом деле грёб мастерски: только благодаря усилиям его двулопастного весла скорлупка не завертелась волчком, но героически устояла. Галина тоже — удержалась за борт.
Квач со смолой или дёгтем явно погулял по корпусу изделия: ладонь мигом стала чёрной и липкой.
— Иния может прополоскать в воде — легко отъедает, — посоветовал Мейнхарт. — И обтереть ветошкой.
Сам он выглядел куда нарядней дамы: поверх кремовой шёлковой блузы недлинный смарагдовый сюркот в цвет глаз, поверх сюркота — широкий наборный пояс, у пояса кривая сабля в обкладке чернёного серебра — тот же стиль, что у кушака и браслетов.
Кажется, выдвижной руль или киль у лодки присутствовал: мальчик тронул какой-то рычаг на корме, и лодка пошла резать носом волну. Галина азартно вертела головой — следила за тем, как — то с одного борта, то с другого наплывает на них бревенчатый городок.
Приплыли, зачалили лодку: с первого же плота им бросили ответный канат, чтобы продеть в кольцо на носу. «Так вроде полагается — если гости желанны, их транспорт, включая лошадь, крепят двусторонней привязью».
Что они задержатся надолго, показывал уже вид Пфатрикхи — высокого старика в курчавых сединах и совсем простой одежде. Седеют здесь поздно, на пределе земного бытия — стало быть, неучтиво сокращать визит. В смысле второго такого раза не будет.
Ну и к тому же в гостях было просто замечательно. Они с Мейнхартом переходили из-под одной крыши под другую, ели и пили, обменивались репликами — смешливо щебечущими с одной стороны, невнятными с другой, — по пути расставаясь со своими украшениями (уцелело одно лишь холодное оружие и подошвы, взятые подмышку) и тотчас обрастая новыми.
