Но что самое удивительно, через четыре часа галдежа и суматохи мужики умудрились все-таки родить вполне стройный план, согласно которому Миша сперва укладывался в транспортное средство Калинкина, где, прикрытый сеном, проезжал в обход «основных дорожных развязок и постов наблюдения», то есть, по-русски говоря, лесом и болотом, до районного центра, условно названного «пункт назначения «А». Все дружно согласились, что для выполнения этой части задания необходимо следовать разработанному Степанычем маршруту, но еще лучше, чтобы точно не сбиться с пути, взять с собой и самого картографа. По прибытию в пункт «А» ответственный за маскировку Федор Дерюгин, чья жена очень кстати работала в райцентре паспортисткой и моталась туда три раза в неделю, должен раздобыть для объекта, то есть для Миши поддельный паспорт. Ответственный маскировщик брался выманить свою бабу на обед в соседнюю столовую, а там, отлучившись якобы по острой физиологической нужде, бросить ее вместе с борщом и котлетами, тайно проникнуть в кабинет, стянуть со стола любой, мало-мальски подходящий по году рождения паспорт, вклеить туда Мишину фотографию и аккуратно пройтись по уголку печатью.
— А в кабинет ты как войдешь?
— Это, брат, самое простое. Галка ключ за карнизом держит, потерять боится.
Все воодушевленно загудели, а добросердечный Степаныч спросил:
— А Галине за пропажу подотчетного документа не всыпят?
— Не боись, — самоуверенно отмахнулся Дерюгин. — Она у меня изворотливая, выкрутится.
Далее ответственный за передислокацию, известный Матвеевне еще со школьных лет как Сенька Пряхин, препровождает снабженный документами объект пересылки на железнодорожную станцию и, пользуясь родственными связями с проводником, сажает Мишу на поезд, следующий до Москвы. А там, с божьей помощью, Миша и до дома доберется. На этом пункте Матвеевна поежилась — по всему выходило, что господь-бог тоже принят в партизанском отряде на довольствие. Каким-нибудь ответственным за дальние перевозки. Но против божьей воли ей возразить было нечего, промолчала.
Собрание темпами набравшего скорость паровоза шло дальше. Как на грех, оказалось, что ответственному шифровальщику и ответственному снабженцу дела не нашлось, и они остались на обочине героического начинания, обиженные и оскорбленные. Пересмотрели план еще раз. Нашли ровно два недочета: первый — кто берет на себя быстрое изготовление фотокарточки; и второе — кому доверить такой немаловажный вопрос, как подкуп проводника, ибо родственная связь — дело, конечно, хорошее, но, как известно, не булькает. Единодушно сошлись, что лучше шифровальщика и снабженца никто с этими пунктами не управится.
— Я пузырь у жены утяну, — простодушно выдал военную тайну снабженец. — Она на новый год припас сделала и в погребе спрятала. Думала, я ее не вычислю.
Мужики снова одобрительно загудели, и Матвеевна испугалась, что сейчас разговор свернет на излюбленную колею о бабах-дурах. Но обошлось. Так что, к тому моменту, как заголосили первые петухи, мужики подвели итоги. Операция назначалась на завтра, а чего тянуть. К тому же завтра Галка Дерюгина едет на службу в паспортный стол. Выдвигаться решили в десять утра, когда все бабы разбредутся по домашним делам: кто с коровой в поле, кто на работу, кто по ягоды — чтобы не вызывать лишнего интереса у этой ненадежной части населения. На трактор садиться будут разрозненно. Сперва Калинкин зароет Мишу в сено и доедет до сельпо. Там подберет Ивана Степановича, якобы подбросить до дому.
— Только ты меня так громко проси, чтобы вся очередь слышала, — наставительно продудел Калинкин. — Так и говори «Отвези меня, Паша, домой». А то односельчане наши как начнут задумываться, куда это Калинкин с Корзинкиным с утра пораньше поехали, как разведут разговоров на полдня — проблем не оберемся.
Сразу за домом Степаныча их будет дожидаться Дерюгин. Пряхин присоединится у коровника, а шифровальщику и снабженцу придется протопать до дуплистой елки, что растет на краю капустного поля.
— Постойте, — изумилась Анна Матвеевна. — Вы что же, всем составом в райцентр поедете?
Партизаны дружно переглянулись, обмениваясь ехидными улыбками. Дескать, слова излишни — все бабы дуры, исключений не бывает. Матвеевна уловила не озвученную мысль и почувствовала себя глупо.
— Как же вы все в один трактор поместитесь? — выкрутилась она из щекотливого положения.
По тому, как снова переглянулись мужики, было ясно — этот аспект они упустили. Иван Степаныч хмыкнул. Дерюгин крякнул. Пряхин почесал бороду. А снабженец с шифровальщиком заметно занервничали. Только Калинкина было невозможно обескуражить.
— Да очень просто! — вздернулся он. — В прицепе.
— Там же Миша под сеном лежать будет.
— Одно другому не помеха. Он внизу лежит, а мы сверху сядем.
— Все скопом?
— Не боись, поместимся.
— Не переживай, бабушка. Не раздавят, — вступился в пользу плана Миша.
Матвеевна с сомнением покачала головой, но высказать свои опасения ей не дали. Партизаны объявили собрание закрытым, и повскакали с места, подталкивая ее к выходу.
— Ты домой ступай. А то навлечешь на нас лишние подозрения. Мы, после выполнения задания, тебя на собрание вызовем и подробно отчитаемся.
Матвеевна прорвалась через партизанские заграждения назад в комнату и крепко, по-родственному обняла Мишу.
— Я за тебя помолюсь, Мишенька. Не обессудь, больше ничего не смогу. А ты как домой придешь, сразу мать бери, и к отвыкату ступайте. Никому не верь — ты не убийца. Я это сердцем чувствую, а оно меня ни разу не обманывало.
Миша в ответ обхватил Анну Матвеевну за плечи и сказал невпопад:
— Я ничего никому не расскажу, бабушка.
Глава 16,
в которой Анну Матвеевну резали по кусочкам
— Господи, на тебя уповаю. В руце твои передаю раба твоего Михаила. Молю тебя, господи, не остави его своим благословением, — бормотала Матвеевна, отмеряя ногами обратный путь до дома.
Самодеятельная молитва началась почти пописанному, но дальше ее слова захватывали Анну Матвеевну и она в волнении то и дело сбивалась на простую речь.
— Я знаю, господи, что ты очень занят. Злодейства в мире развелось столько, что земля стонет. Люди друг дружку поедом едят. Но этого им мало, они еще и постоянно просят чего-то у тебя, господи. Молятся по воскресеньям, на праздники, перед едой, на сон грядущий и просто, когда приспичит. Не дают тебе покою ни днем, ни ночью. Я очень хорошо понимаю твою ситуацию, господи, потому что мои односельчане точно так же досаждают мне. Разве что тебя просят, то с меня требуют и стекла бьют. Тьфу, чтоб они все пропали, прости господи. То дохлую свинью воскресить, то чтобы жена соседа не любила, то от пьянства вылечить — все ко мне. Дураки. Как есть, идиёты. Ты-то хоть можешь не отвечать, али молнией кинуть, чтоб сгорели к черт… — Матвеевна спохватилась, что в своей молитве дошла до крамолы — до чертова поминовения, и, испуганно закрыв рот рукой, смущенно кашлянула. — Ну, есть у тебя методы, чего и говорить. И, опять же, не достать им тебя — высоко сидишь. А я — вот она, всегда под рукой. Торчу на белом свете, как поганка-мухомор. Всяк, кому не лень, бери и жри меня, старую ведьму, с говном. Ну, ты не подумай, я не жалуюсь. Мне выдан крест, и я его несу. Но если бы меня так теребили, как тебя, да еще и разными языками, честное слово, я бы залила себе уши воском.
