Они услышали это на днях от торговца, прибывшего в деревню, чтобы торговать вразнос.
Купец, приехавший, чтобы продавать ткани и тесьму, рассказывал о внезапно произошедшем поражении альбионской республиканской армии, совсем как если видел это собственными глазами. Он с радостным видом произнес: "От этого жизнь станет немножко веселее". Похоже, дворянская клика Альбиона не заслужила любви даже народа своей страны.
— Вдобавок, война закончилась. Это невозможно передать словами.
Кроме того, жители деревни также узнали, что внезапно вступившая в войну Галлия принудила войска Альбиона к капитуляции.
— Партнер, наша армия спаслась бегством, и все же победа есть победа.
Однако, лицо у Сайто совершенно ничего не выражало:
— …Да уж.
Без всяких сомнений Луиза и другие смогли благополучно сбежать. Это очень радует, тем не менее…
Он рассеянно уставился на свою левую руку и пробормотал:
— Все так же чисто.
Да, исчезнувшие руны не появились вновь.
Вероятно, договор был полностью разорван.
— Я действительно перестал быть Гандальвом.
— Даа. Право, с тех пор я все думал, почему же был расторгнут договор фамильяра…
— И почему же?
— Полагаю, поскольку твое сердце однажды остановилось. И в тот момент руны у партнера пришли к заключению: "Умер". То, что происходит с Магией Предков, превыше того, на что способна магия, которой управляют простые волшебники. И подобно блохам, которые бегут с умершей собаки, рунам показалось, что все это уже бесполезно.
— Вот оно как?
Дерфлингер заговорил таким голосом, словно бы пытался развеселить Сайто, который был не в настроении:
— Эй-эй, разве ты не чувствуешь себя беззаботным? В связи с этим больше не будешь выслушивать недовольство этой привередливой и нервной дворяночки. И тебе больше не придется попадать в смертельные ситуации.
— Все так, и, тем не менее, это только может быть так.
У него было горькое чувство: "Не могу с этим примириться". Он поднял взгляд и спросил у Дерфлингера:
— … А нельзя ли мне еще раз заключить с Луизой договор?
— Зачем?
— Слышишь. Ответь на мой вопрос.
— Существует два препятствия.
— Угу.
— Во-первых, то, будешь ли ты призван заклинанием "Призыв Подручного" или нет. Когда та девчонка произносит его, неизвестно, откроются ли перед тобой врата или нет.
— …
— По правде говоря, все еще непонятно, почему кто-либо избирается в качестве фамильяра. Если дело касается четырех основных стихий, то врата открываются перед животным или мистическим зверем, который, скорее всего, символизирует стихию, используемую данным волшебником, однако… Как бы там ни было, та девчонка ведь — маг стихии Пустоты. Даже мне непонятно, на каком основании она выбирает себе фамильяра. Просто…
— Просто?
— Все-таки это — так называемая "судьба".
— Хм, если я и Луиза связаны, как ты выразился, "судьбой", тогда врата снова откроются?
— Кто знает. Однако, ведь именно в этот момент происходит разветвление нитей судьбы. Если так произойдет, обратно ничего не вернуть.
— Хмм… ладно, а второе препятствие?
— Заклинание "Договор с Подручным".
Сайто вспомнил поцелуй с Луизой в тот день, когда он был призван в этот мир. Если подумать, с того момента все и началось.
— Ах, ты имеешь в виду тот поцелуй?
— Именно. "Призыв" и "Договор". Только преодолев эти два этапа, становятся фамильяром.
— Ты ведешь речь только о том, что если бы она меня поцеловала, все было бы хорошо?
— Вероятно, это — только внешнее проявление. В действительности, гравировать руны на своем теле — довольно смелый поступок, верно?
Сайто вспомнил, как в то мгновение ощутил боль, словно его тело прижигали.
— …По крайней мере, это — пустяки.
— Однако я не рекомендовал бы, — пробормотал Дерфлингер так, словно слова давались ему с большим трудом.
— Почему?
— Эх, знаешь, как бы это сказать, если у мага умирает фамильяр, то он может призвать другого фамильяра, однако… Для фамильяра же все иначе. Для фамильяра "договор" — на всю жизнь. Поскольку оставаясь живым, "расторгнуть договор", так или иначе, невозможно.
— Хмм…
— Поэтому, мне не приходилось слышать о существовании такого фамильяра, который дважды заключал бы договор со своим хозяином, и если ты это прискорбное дело совершишь, я не знаю, что произойдет с твоим телом… — сказал Дерфлингер невнятным голосом.
— …
— Посему, не говори плохих вещей. Нет необходимости так легко подвергать опасности жизнь, которая была спасена с большим трудом…Вдобавок, если процесс заключения договора потерпит неудачу, в затруднительное положение попадешь не только ты, партнер. Та девчонка не будет понимать, что ей дальше делать. Знаешь, мне бы не хотелось этого видеть. Ведь от такого зрелища будешь в подавленном состоянии.
…Именно так.
Рискую не только я. Существует возможность, что Луиза тоже будет рисковать.
Тем не менее, Сайто не мог с этим смириться.
Мне почему-то кажется, что у меня в душе разверзлась обширная дыра. Я ощущаю, что узы, связывающие меня и Луизу, исчезли. Это намного тяжелее, чем если бы мое тело было разорвано.
— Посему, не делай такое мрачное лицо. Теперь ты можешь со спокойной душой направиться на восток, не так ли? Я составлю тебе компанию.
— Я перестал быть Гандальвом, и, тем не менее, у тебя все замечательно?
— Все нормально. Я жил в течение целых шести тысяч лет. Для меня время, проведенное с партнером, напоминает миг.
Вздохнув, мальчик произнес:
— И все же, у Луизы ведь все не так, как у тебя.
— Слушай. Да ведь для той девчонки имеются "преданность и патриотизм", — беззаботным голосом сказал Дерфлингер. Сайто согласно кивнул, словно бы убеждая себя:
— Да. Поэтому у нее была цель — вынудить меня это признать… Я являлся не более чем обычным человеческим существом, не способным использовать магию, поэтому я выступал как источник проблем…
И вот когда мальчик таким образом впал в уныние, у него за спиной донесся голос:
— Послушай…
Сайто обернулся, и оказалось, что там стояла Тифания, и ее лицо выражало, что она чувствует себя неловко.
— Что?
— Дрова…
Вероятно, она пришла собрать поленья, на которых сидел мальчик. Она надела большую шляпу, по-видимому, скрывающую ее остроконечные уши.
— Ах, прошу прощения, — Сайто поднялся. Тифания потупилась, избегая встречаться с ним взглядом, и протянула руки к дровам. "Она меня остерегается, — подумал мальчик. — Если рассудить, то я — пришелец из иного мира. Она даже не знает, что я за птица и поэтому, если я буду здесь пребывать бесконечно, полагаю, это будет ее беспокоить. И пускай даже она спасла мне жизнь, однако… раз я выздоровел, то буду только в тягость, если не уйду".
