Фолко, чью грудь сразу же перестало сдавливать, послал вторую стрелу, смертельную для Умертвий.
И все-таки отстоять ворота они не смогли. Ночная Хозяйка тонко взвыла в непредставимой человеческим сознанием ярости, между ее когтей завихрилось багровое пламя, когтистая лапа ударила, чтобы одним махом смести с лица земли осмелившихся противостоять ей.
Хоббита эта ее атака просто отшвырнула в сторону, утробно воющий сонм Умертвий качнулся к нему, поднялись их мечи, и если бы не гномы — Фолко было бы несдобровать.
Серебристый светильник эльфов погас, словно задутый ветром; но и Хозяйка, что-то рыча, оттягивала назад свою лапу. Вместо когтей на ней бессильно торчали обугленные уродливые головни. Амрод поддерживал за плечи странно опадающего Маэлнора — и тоже шаг за шагом отступал.
Поднятый Торином на ноги хоббит, шатаясь, вновь взялся за лук. Сталь Умертвий уже сшиблась с клинками Малыша и топором Торина; вот Маленький Гном провел обычный свой неотразимый выпад, меч пронзил облаченное в серый саван тело призрака — без всяких видимых последствий. Ответный тычок оказался настолько силен, что Малыш отлетел на несколько шагов и едва удержался на ногах, однако и мертвецким мечам мифрил оказался не под силу.
Хоббит отпустил тетиву, погибельно воя, исчезла еще одна тень; но тут Ночная Хозяйка отбросила еще дальше пока не оправившихся эльфов, и Торину с Малышом пришлось отступить.
А за ратью призраков в распахнутые ворота уже валом валили орки; мерной поступью надвигалась Хозяйка; наверное, тут бы и окончилась история странствий и борьбы Фолко Брендибэка, если бы к нему и его товарищам нежданно-негаданно не подоспела помощь.
— Отойдите! — раздался чей-то старческий голос, сухая рука властно отстранила хоббита.
Радагаст Карий шел, точно слепой, прямо на Ночную Хозяйку — и чудовищная форма приостановилась, будто в сомнении. Старый маг, казалось, напряг все свои силы, прямой, точно струна, он медленно воздел правую руку и чистым, сильным, молодым голосом — совсем не похожим на тот, которым он говорил секунду до этого, — прочел какое-то заклятье. Фолко разобрал в нем эльфийские слова «тьюрэ» — победа, подчинение, повеление — и «унго» — облако, тень, и последнее было «ванна» — уход, исчезновение…
Небывалая мощь переполняла сухую фигуру Радагаста, маг закончил произносить слова, топнул ногой — и Ночную Хозяйку скрутило в жуткой судороге. От ее истошного воя Фолко казалось, что он сейчас оглохнет. А Радагаст стоял, пошатываясь, исчезла вся его прямизна, плечи ссутулились, колени дрожали.
Но даже магия Радагаста не смогла окончательно сокрушить Ночную Хозяйку. Чудовищная форма стояла, покачиваясь, ее тело, ее оголенный костяк содрогался, она не могла пошевелить ни единой конечностью — но все-таки стояла. Чаши весов заколебались — Радагаст истратил все свои силы, а Ночная Хозяйка медленно, но верно приходила в себя.
И тут вновь ожил кинжал Фолко. Подаренный Олмером клинок вторично обратился к своему хозяину:
— Я пил твою кровь — ты первый поделился ею со мной добровольно. Слушай же! Метни меня в это чудовище, что стоит сейчас перед тобой. Целься в горло!
И хоббит повиновался. Не рассуждая, он выхватил кинжал из ножен и расчетливо, как на занятиях с Малышом, метнул изукрашенное синими цветами оружие.
Лезвие рассекло кости, точно живую плоть; из безгубых уст Ночной Хозяйки вырвался хриплый стон. Голова ее, ужасный костистый череп, задрожала, готовая вот-вот рухнуть с плеч. Исчезли последние следы злых чар подземного чудовища. И тут оправившиеся Авари пошли в новую атаку. Серебристый безжалостный сноп света ударил прямо в полузакрытые желтые глаза страшилища. Вой перешел в пронзительный визг, а потом зрачки Хозяйки внезапно лопнули, взорвавшись, словно две шутихи, кости заполыхали, точно куча хвороста, и спустя миг все было кончено.
Ночная Хозяйка сгинула, но и маг, покачнувшись, отступил к стене и медленно сполз по ней вниз. Устрашенные, попятились орки, подались назад даже Умертвия — и, воспользовавшись короткой паузой, Фолко бросился к Радагасту.
— Вот и все… — с трудом пробормотал старик, еле-еле разлепляя губы. — Это расплата… не заботься, это расплата… Я воспользовался запретным для меня оружием — и должен уйти, чтобы удержать Весы… Быть может, великий Манве…
Он хотел сказать что-то еще, но голова бессильно запрокинулась, из горла вырвался хрип.
Фолко осторожно, придерживая мертвого за плечи, усадил Радагаста поудобнее. Над телом мага уже сгущался легкий серебристый туман, быстро сложившийся в подобие странной человекоподобной прозрачной тени. Тень неспешно поклонилась друзьям, а затем налетел порыв восточного ветра, подхвативший ее и помчавший прочь, на Запад, через Нездешние Моря — в Валинор.
У хоббита и его спутников недоставало времени долго думать о случившемся. Эльфы после последнего нанесенного ими удара едва держались на ногах, а в ворота уже вплеснулась орущая и вопящая орочья орда: остановить ее втроем друзья не могли. Фолко едва успел подобрать свой заветный клинок. Так воинство Олмера ворвалось в Серую Гавань.
Уже бежали со стен люди, воины Барахира. Уже сам Барахир, спокойный, прямой и строгий, облаченный в лучшие одежды, вынул меч, чтобы биться, как простой ратник, до последнего издыхания на улицах города, но поздно — сила Ночной Хозяйки сделала свое дело, в руки врага попали две городские башни. Поток орков, троллей и гурров хлынул в крепость.
Этот последний бой был самым страшным из всех, в которых пришлось сражаться хоббиту. Враги вдесятеро превосходили защитников численностью, а все эльфы были уже на кораблях, все канаты уже были перерублены, у причалов оставался один «Лебедь» — корабль Кэрдана, и сам правитель Серой Гавани молча стоял на корме, держа наготове обнаженный меч, и словно к чему-то прислушивался.
А на улицах шла отчаянная резня — никак иначе не назвать тот безумный кровавый хаос, воцарившийся в крепости. Воины Барахира, смертники, распрощавшиеся с надеждой выжить, бились отчаянно, оркам приходилось дорого платить за каждый дом. Разъяренные тролли тащили с собой бревна, они выбивали двери дворцов, а юркие гурры кидали внутрь какие-то глиняные горшки, разрывавшиеся с оглушительным грохотом и расплескивающие вокруг себя странное синеватое пламя, бездымное, бесшумное, жадно впивавшееся во все, что могло гореть. Ему годилось в пищу все, даже мягкий камень. Призрачные голубые языки огня вздымались выше крыш, пылала черепица, причудливыми змеями тек расплавленный металл, проламывались балки, и верхние этажи каменными реками низвергались вниз. Держаться становилось невозможно, защитники отступали к гавани.
