— Это шутка? Кадоль, ну вы же шутите!
— Исшутился весь, — сквозь зубы ответил капитан охраны. — Молодой господин, у меня нет привычки шутить подобным образом. Вы должны уехать из столицы.
— Зачем?
— Затем, что я не понимаю, что здесь происходит. Никто не понимает. Вы весьма активно помогали герцогу Алларэ. Об этом известно всей столице. Уезжайте, пока вас не назвали соучастником.
— Меня?!
— Ну, если герцога Алларэ назвали организатором, то почему бы вас не назвать соучастником? — пожал плечами Кадоль. — Вы же постоянно были при нем.
— Да ну, ерунда какая… Нет, Бернар, это полная чушь! Я же видел, что делал Реми… что делал герцог Алларэ! Какая организация, он же делал все, все…
— Такова нынче королевская признательность. И чтобы не получить свою долю, вы должны уехать.
— Я не могу. Дядя велел мне оставаться здесь.
— Он не предполагал, что здесь станут происходить подобные события. Молодой господин, я настаиваю.
— Я остаюсь, — махнул рукой Саннио. — Я еще не получил всех писем. Пока что сообщение пришло только от Альдинга Литто. Молодой барон успешно добрался до своей Керторы, о чем и написал. Письмо доставил один из гвардейцев герцога. Судя по всему, он не слишком торопился, если на путь верхом в одиночку у него ушли те же три седмицы, что и у кареты с багажом. За это Бернар уже посулил парню многообразные неприятности, но главное было сделано: на границе с Мерой кортеж встретили керторцы, посланные бароном. Теперь Альдингу предстояло наслаждаться южным гостеприимством, о котором ходили веселые и страшные слухи. Если верить рассказам, керторцы весь день поют, всю ночь пляшут и в процессе пьют столько вина, что впору в нем утопиться. Как бы то ни было, северному тихоне повезло: он попал в крепкую и дружную семью. Герцог Гоэллон очень одобрительно отзывался о бароне Керторе, его родственниках и южном укладе жизни. Наверняка потому он и отправил туда именно Альдинга. Барону Литто нужны были друзья, веселые девушки, танцы и теплая обстановка. От Бориана Саура известий пока не было. Если предположить, что гвардеец оказался столь же ленив и воспринял поручение, как возможность насладиться дорогой, то это было нормально. Кадоль же так не считал.
— Все четверо не из тех, что этот негодник Ланно. Если до конца седмицы никто не вернется с письмом, значит, что-то случилось.
— Ну вот, а вы говорите, чтоб я уезжал.
— Я и сам могу отправить гвардейцев в Скору.
— Герцог поручил это мне, — отрезал Саннио, и Бернар не стал спорить. После участия молодого господина в усмирении бунта он вообще меньше спорил и реже выговаривал Саннио за какие-либо провинности. Молчаливую покорность юноша не смел считать уважением, но надеялся, что капитан охраны хотя бы не считает наследника полным ничтожеством. Конечно, ничего особенного племянник герцога Гоэллона не сделал, но, по крайней мере, не забился в испуге под кровать и не предпочел выжидать, заперев ворота и выставив во дворе охрану. Саннио считал, что поступил так, как его обязывало положение. А что недавний секретарь не мог действовать, как офицер королевской армии — увы, но никто не учил его командовать солдатами, усмирять восстания и вообще воевать. Тем не менее, хоть что-то он сделал. Герцог Алларэ даже сказал ему на прощание приятные слова, пусть не вполне заслуженные, но Реми не из тех, кто швыряется совсем пустыми похвалами.
— А если я поеду к королю и расскажу ему… — Идея была завиральная, Саннио и сам прекрасно это понимал. Если вместо ордена и королевской благодарности герцог Алларэ был назван организатором и угодил в Шеннору, то что сможет сказать новоиспеченный наследник герцога Гоэллона? — Ну, про герцога. И про то, что он делал…
— Знаете, молодой господин… — Бернар прищурил узкие светлые глаза. — Вы меня постоянно удивляете.
— Чем? — Саннио знал, что услышит какую-нибудь гадость, и не ошибся.
— Вы то ведете себя как взрослый разумный человек, то такое говорите… Впору звать Милосердных Сестер. Чтоб вас забрали в приют для умалишенных.
— Я просто не могу вот так вот сидеть… Это же несправедливо!
— Да, это несправедливо. Но вы и впрямь думаете, что в чем-то убедите его величество?
— Нет. Но я мог бы попытаться.
— Молодой господин, запомните навсегда: пытаться — самое глупое занятие на свете. Нужно или делать, или не делать.
— Значит, я буду делать. Как просят короля об аудиенции?
— Нет уж, вот этого вы не сделаете, — поднялся из-за стола Кадоль. — Знаете, почему?
— Ну?
— Если с вами что-то случится, герцог Гоэллон меня казнит. Это не шутка, это правда. Я дал присягу защищать его и всех членов его семьи. Значит, вас, — суровый эллонец оперся на стол, пристально глядя в глаза подопечному. — И я буду делать это даже против вашей воли.
— А подчиняться членам семьи вы не присягали?
— Только совершеннолетним, молодой господин. Вам до этого еще три года. И я постараюсь, чтоб вы их прожили. Капитан охраны ушел без разрешения. Просто коротко кивнул и вышел из столовой. Саннио понятия не имел, что делать с этим бунтом в собственном доме. Плюнуть на Бернара и уехать во дворец просить аудиенции? Юноша вспомнил его величество, которого видел лишь мельком в конце осени, и передернулся. Потом припомнил разговор с дядей, состоявшийся накануне отъезда и задумчиво потер скулу. Синяк, конечно, давно сошел, но слова накрепко впечатались в память. С королем не спорят — ему беспрекословно подчиняются. Герцог Алларэ порвал письмо со срочным вызовом, но поехал с докладом, несмотря на то, что тогда был дорог каждый час. Потом он позволил себя арестовать, а не уехал в родное герцогство. Дядя тоже отправился командовать северной армией, а не отказался. В Оганде все было совершенно не так. Там нельзя было арестовать кого-то по приказу короля. А если речь шла о знатном человеке, то это решение могли принять только на заседании Верховного суда и при наличии весомых улик. «Хотите жить как в Оганде — переезжайте в Оганду!», — вспомнил Саннио. Он жил в Собране, но это с каждым днем радовало все меньше.
Король творит какие-то безумные вещи, а ему все подчиняются. Таких правителей в истории Собраны еще не было. Даже король Эреон, которого совет Старших родов и патриарх признали умалишенным и отстранили от власти, совершал менее страшные поступки. Тот просто порой впадал в буйство, все чаще и чаще, а во время припадков убивал всех, кто попадался под руку. Еще он отправил на плаху нескольких благородных людей, обвинив их в измене, — почти как Ивеллион II, — но никого не казнил целыми семьями… Этого хватило, чтобы признанный сумасшедшим король был заключен в монастырь, а на трон взошел его наследник. У Ивеллиона тоже есть наследник, ему уже пятнадцать — ну и почему все молчат?
