Вот откуда роскошные меха, что полесовщики небрежно швырнули на соседнюю лавку. Только в столице и продавать! Ну, а пока за оценщиком сбегают, что не выпить? И вон лесоруба можно позвать, тоже спину на месяце греет, тоже с леса кормится, значит — свой. Лесоруб дороден, хохочет как в бочку; неподъемный топор на длиннющей ручке вертит шутя, открытой ладонью, перехватывая рукоять корнеподобными пальцами. На состязаниях под Солнцеворот такие мастера двумя ударами делают зарубку на высоте роста; обухом вгоняют в нее толстую ветку, запрыгивают и рубят следующую ступеньку — уже с ветки. Сделав так три подъема, четырьмя ударами валят собственно ствол. Кто успевает раньше других, тот получает серебрянную подвеску-топорик… ага, вот такую точно, каких у лесного гостя шесть на узком пояске. Лесоруб не дурак выпить и посмеяться; вдобавок усами не уступит даже третьему из гонцов.
Впрочем, посмеяться тут никто не дурак. Особенно — над забавными случаями, щедро изложенными еще одним гостем. Богатый купец из ГадГорода, низкий, плотный, черноволосый и крайне вежливый — «К вашим услугам, и к услугам Ваших уважаемых родственников!» — то и дело смотрит на собственные руки, даже иногда протирает платочком. Словно руки не его. Так и сыплет забавными повестушками: как звери завоевали ХадХорд, да как потом наместник стал править, и как, по незнанию обычаев, втаптывался то в одно, то в другое удивительное дело… Справа от него рослый, прямой и суровый южанин-степняк — в длинном стеганом халате до пят, у стены высокий лук и полный колчан черноперых стрел — качает головой неодобрительно. Сам он болтать не любит. Пьет и ест за троих — задаром и уксус не горький! — но молчит упорно, в особо смешных местах только прихватывая горстью твердый выбритый подбородок.
Напротив — двое богатых вольных крестьян. Тоже с юга: под Князем не забогатеешь. Штаны синие, широченные: пусть все видят, что на дорогую ткань хватило. Рубашки алые, теплые; плащи шерстяные, толстые; кушаки узорные, тканые в «трижды восемь» ниток; сапоги… сапоги высокие, дорожные, крепкие. Клинки на поясах короткие, и носят их крестьяне с немужицкой сноровкой. Держатся вместе, как всякие земляки на чужбине — должно быть, зерно продавать приехали. Сами, чтоб купцам не спускать задешево. А непохожи, ровно небо и земля. Один поперек себя шире; другой высокий и тощий, в парадной одежке непривычно ежится, и завистливо поглядывает на выложенный перламутром лук хмурого степняка.
Спарк эль Тэмр, Мастер Лезвия Майс, Рикард Олаус, Шен с Фламином, Остромов, Сэдди Салех, Северо-восточный Судья Крейн, да Некст с Кони Дальтом. Все Братство Волчьего Ручья здесь, еще и полесовщиков два; еще и Ветер-старший за столом.
Только атамана нет. Ратин отправился род восстанавливать. Знамя с «танцующим журавлем» под белый свет вынести. Долги взыскать, тяжбы разрешить, свои обязательства выполнить. Ему прощальный пир давали еще в ТопРауме. Не совсем ладно вышло. Стоило бы всему Братству с ним попрощаться. А не выкрутишься. Знал атаман, за кем Спарк в столицу едет. Знал — и не хотел рядом стоять. Сказал ровным голосом: «Что мы сами себе станем яму рыть? Если знаем подводные камни издали, лучше вовремя корабль в обход направить, чем потом геройски воду откачивать да сшивать лопнувший борт… Отгорит — рад буду тебя видеть».
Спарку ничего не оставалось, как поверить. Давным-давно сказано было — кажется, тем самым Крейном, что сейчас угрюмо отмалчивается: «Если тому не верить, с кем кровь мешаешь, к чему и жить на свете?» И запустил наместник подготовленное дело, как спускают созревшую лавину, чтобы обезопасить перевал: верный расчет или нет, а назад не отыграешь.
И вот Ветер-старший говорит: нет. Во дворец не пройти; из дворца не выйти. Прислуга наперечет. С утра записывают входящих, вечером сверяют выходящих. Раньше за взятку пролезть можно было, а нынче на воротах рассвирепели до того, что возы с сеном копьями протыкают: не притаился ли кто? С бочек сбивают крышки. Корзины просто вытряхивают. Мешки с мукой пересыпают. Княжну стеречь поручено Андрею Нишаргу, как бы не хитрейшему послу Княжества. Нишарг добывал тайны в ХадХорде; Нишарг не единожды путал и ссорил горцев Урскуна; Нишарг даже Торговую Палату Финтьена обул поддельным векселем! Нишарг на взводе с того самого дня, как в ТопРаум, в поднадзорный дом Лисы, заявились подозрительно многочисленные и веселые лесовики. Сам не спит, и люди его встревожены. Андрей, может быть, уже к утру получит отчет о странном сборище «Под стеной». И накидками гонцов его не обманешь: во дворце всех «шмелей» знают лично…
Что ж, у наместника Леса в рукаве тоже кое-что сыщется. Спарк наклоняется к уху Рикарда Олауса:
— Вы оказались совершенно правы. Приступайте!
Затем обращается к Майсу:
— Я пошел.
Мастер Лезвия понятливо кивает, подмигивает направо, налево — и за столом начинают гулять громко. Крестьяне заводят песню, отбивая такт кружками по столу. Шен с Фламином перетягивают на руках толстяка Остромова. Тот хохочет во всю глотку, легко поднимает обоих немаленьких охотников. Даже степняк оживился, азартно ухватил за рукав черноволосого болтунасоседа: «Да ты что, Сэдди?! Не может быть!» — «Нет, Крейн, верно тебе говорю!» И все наперебой требуют вина, пива, хватают служанок за что придется — те визжат; прибежавший хозяин разрывается между заказами и пытается ловить летящие отовсюду обрезки серебра, связки медных монет… вон и золотой кто-то на радостях волчком по столу крутанул… Завсегдатаи трактира делятся на две половины. Одни подтягиваются поближе к гулянке — посмотреть, а то и перехватить чего на дармовщинку. Другие, помня, что пьяная драка засасывает всех абсолютно, скоренько допивают, расплачиваются, и вываливают на улицу — пока не началось. Среди них легко растворяются Спарк, Рикард и старший Ветер. Ветер тотчас исчезает в морозной ночи: если за кем тут и следят, то в первую очередь, за ним. Маг и наместник отворачивают за угол, подальше от костра в каменной чаше и тройки стражников на перекрестке. Оглядываются: никого. Усатый маг вскидывает руки к небу, шепчет заклинание. С ладоней поднимается к низким облакам белый луч, сгущается в шарик — лопается беззвучно. Тотчас по переулку — а затем и по всему городу — поднимается ветер. Крупными хлопьями сыплется снег. Рикард возвращается в тепло и шум трактира — там уже сдвинуты столы и скамейки; на освободившемся месте Крейн сверкает шелковым праздничным халатом, молотит вприсядку; рядом танцуют охотники. Прочие стоят кругом, хлопают в ладоши, топочут каблуками… Усатый влетает в круг соколом, идет «мелкой дробью», раскланивается, подлетает в воздух и прокручивает ногами полное колесо — будь здесь запорожский казак, сказал бы: «садит черта»; а у Висенны такой финт зовется «солнцеворот»…
