Под таким снегом можно пройти незамеченным в десяти шагах от любого сторожа, думал Ян, понуро шагая меж заиндевелых сосновых стволов, которые тихо качали кронами, облепленными белым. В лесу не было видно ни единой птицы, словно все они давно уже попрятались, пережидая непривычно ранние и такие густые снегопады. Коростель шел, все дальше углубляясь в лес, минуя заснеженные кусты в белых моховых шапках, неожиданно проваливаясь в пока еще неглубокие сугробы, закусив губу и положась на волю провидения, кусочек которого, как он надеялся, тихо наливался робким теплом у него на груди. Ян шел, лелея свое отчаяние и черпая последние остатки уверенности и самообладания в полосатой рукояти большого ножа, который он неумело прикрепил к поясу. А над ним неслышно плыли тяжелые серые облака, почти касаясь верхушек сосен, безучастные и к нему, и к лесу, и ко всему на свете – тихие дети небесной зимы.
Ян почти не разбирал дороги, бездумно сворачивая, далеко обходя кусты и запорошенный бурелом, словно его целью было как можно дальше углубиться в лес и окончательно раствориться там, в хитросплетении деревьев и снега, который вновь повалил из вышины. Однако если бы кто-то взглянул сейчас на его одинокую фигурку, медленно пробирающуюся сквозь чащобы, с высоты птичьего полета или хотя бы с верхушек сосен над головой путника, то он бы уверился в том, что путь Яна в этом лесу – почти прямой и уверенный. Словно кто-то вел его, не позволяя сбиваться с невидимой дорожки, следы на которой тут же заносило поднимавшейся метелью. Во всяком случае, именно это видела большая красноватая птица, величиной с доброго грача, изредка перепархивая с ветки на ветку в том же направлении, куда продвигался и человек с ножом. По мере углубления в чащу, шишек на ветвях становилось все гуще, и птица примечала их, кося сверху большим насмешливым глазом на идущего внизу человека. Тот, похоже, уже начинал уставать.
К тому времени, когда Яну заступили дорогу два невысоких чудина в меховых шапках и полушубках, плотно перехваченных ремнями и тесемками от колчанов, Эгле открыла глаза в своей кухоньке. Ей опять приснился Ян – один, в заснеженном лесу, и две стрелы, нацеленные ему прямо в лицо из-за кустов. Она быстро поднялась, запахнула платок и осторожно заглянула в комнату. Коростеля за столом не было. Несколько мгновений девушка молча стояла в дверях, затем прислонилась к косяку, страшно побледнела и тихо сползла на пол. Она все поняла. Ян обманул ее. И ушел. По мере того, как понимание этого росло в ее душе, она чувствовала, как в ней вдруг родилось и стало расти и шириться какое-то иное, новое чувство, которому трудно было найти название. Но это была не любовь, чувствовала Эгле. Что-то большее.
Спустя несколько часов оба чудинских стрелка из лука нашли свою смерть в числе прочих своих сородичей, когда на них из лесной чащи стрелой вылетел отряд друидов. Хрум оказался отменным следопытом и к тому же – неплохим стратегом. Всего чуди полегло более полутора десятков, и, зная бы прежде их число, друиды вряд ли решились бы так безрассудно атаковать в лоб.
Половина чудских воинов вылезла из пролома в одном из огромных утесов, которых было немало навалено в беспорядке посередь широкой поляны. Но так неистов был натиск друидов, столь отважен и неукротим оказался в деле Хрум, настолько изобретательным и искусным в ратном деле проявил себя Ивар, что чудь очень скоро усеяла своими окровавленными телами свежий снег, подобно тому, как стремительно разлетаются сухие сосновые чешуйки под настойчивым клювом голодного дятла. Разъяренной кошкой скользнула в зияющее отверстие Эгле, но оттуда неожиданно повалил удушливый седой дым, и девушка, отчаянно закашлявшись, отпрянула. Глаза ее закатились, она упала на колени у входа в грот и стала судорожно хватать ртом воздух. Травник быстро подхватил ладонью изрядную горсть снега, приложил его к лицу молодой друидессы и тут же резким жестом указал Ивару на вход: охраняй мол, если что. Разведчик в ответ кивнул, быстро шагнул к отверстию в камнях и вовремя: из грота тут же вывалился на истоптанную площадку боя бородатый человек в повытертом овчинном полушубке с дымящимся факелом в одной руке и коротким мечом – в другой. Дальше произошло совсем неожиданное.
Видимо, пришелец уже давненько пробирался в подземной темноте лишь при свете одного тусклого факелка; едва лишь выйдя на свет божий, он прищурился и тут же прикрыл глаза рукавом полушубка. Впрочем, человек этот был, по всей видимости, бывалый: быстро проморгавшись, он швырнул тлеющий сук в снег и мгновенно выставил перед собой широкое лезвие меча. Разведчик же повел себя совершенно необъяснимо.
Поначалу он надвинулся на пришлеца, норовя оттеснить его обратно в грот. Затем лицо его сменила гримаса чрезвычайного удивления и какого-то внутреннего узнавания, поначалу смешанного с недоверием. Человек в овечьем полушубке лукаво усмехнулся и как-то по особенному крутнул лезвием меча, словно салютуя противнику. Ивар немедленно ответил таким же жестом, после чего голова его поникла, меч выпал из рук, и храбрый разведчик, уже не раз проявивший и доказавший свою доблесть и воинское искусство, покорно опустился на колени перед пришедшим. Март разинул рот, Эгле опешила, Травник тоже был в немалой степени озадачен, и лишь кобольд очень быстро переводил свои маленькие глазки с одного участника этой безмолвной сцены на другого. Затем Хрум решительно выдвинулся вперед и, вперевалочку подойдя к компаньону, заслонил его собой. После чего тут же обдал пришельца ароматами своей открытой пасти, чем, надо сказать, не произвел на того ни малейшего впечатления, и затем принялся беззастенчиво разглядывать незнакомца, как это делают крупные собаки – с серьезным видом поворачивая голову с боку на бок. Тот спокойно выдержал изучающий взор мохнатой образины и перевел взгляд на разведчика.
– Привет тебе, Ивар, прежде сокрытый!
Голос пришельца был чуть хрипловат, но звучен. И еще была одна особенность: слова он выговаривал как-то уж чересчур правильно, словно этот язык был ему хорошо знаком, но все же не был родным.
– Это ты? – тихо вымолвил разведчик, словно каждый звук давался ему с неимоверным трудом.
– Как видишь, – вроде бы усмехнулся незнакомец, но в этой улыбке было столько искренней горечи, что Марту стало не по себе.
– Ты все-таки нашел меня, – полувопросительно-полуутвердительно пробормотал Ивар, и тут незнакомец вдруг улыбнулся широкой доброй улыбкой.
– Будь покоен, друг Ивар – вовсе не за тем, чего ты боялся все эти годы, – заметил человек и, шагнув к разведчику, рывком поднял того с земли. Тот недоверчиво заглянул ему в глаза, и бородач легко потряс Ивара за поникшие плечи. – Все изменилось, друг Ивар. Жаль вот только, что для тебя – так поздно. Хотя, думаю, у нас с тобой впереди будет еще немало всякого разного.
– Вот это точно, – заметил Травник. – Хотя прежде очень бы хотелось полюбопытствовать, с кем, собственно говоря, имеем честь?
– Назовешь меня сам? – подмигнул незнакомец Ивару. Разведчик нерешительно глянул на него, но незнакомец подбадривающе кивнул, и Ивар вздохнул.
– Это – Одинец, – тихо молвил он, и Эгле по-бабьи прикрыла себе рот рукой.
– Какой такой Одинец? – хрюкнул Хрум. – Неужто тот самый?
– Именно, – опустил голову Ивар-разведчик. – Старшина русинских таинников, мастер меча и кулачного боя, доверенное лицо Совета вольных людей Нового Города.
– Добавь еще – сотник Рыцарей Храма, учитель высоких и низменных искусств пронырства, таинных дел и разведки, – усмехнулся Одинец. – Ну, и самое главное…
– Да… – совсем понурил голову Ивар. У него, похоже, даже удивляться не осталось сил, что друидам было особенно удивительно – в бою у Домашнего озера разведчик проявил себя выше всяких ожиданий, оказавшись самым опытным воином, настоящей машиной для убийства. – Это и есть тот самый русинский воевода, что поклялся при всех на этом острове… собственноручно разрубить меня на кусочки. Едва только представится случай…
– Неужто? – словно бы всерьез удивился Травник. – Ну, дела, братцы…
Кусочки кусочками, а рассказ Одинца еще раз подтвердил старую истину: под всякими слухами всегда лежит реальное основание, но вот какой стороной – это всегда вопрос.
Еще до трагедии на острове Колдун заподозрил Одинец, воевода русинских таинников, в стане балтов «перевертыша» – шпиона северян. Тот ничем себя не выдавал, да больно уж точно и уверенно караулили свейские секреты все, казалось бы, самые лакомые для умного лазутчика пути проникновения в северный лагерь, на которые любой нормальный человек сразу бы махнул рукой. Да только не опытный лазутчик, каковых в то время было немало и у балтов, и у русинов, да и, чего греха таить, у свеев и норгов хватало. Там хитроумной науке разведки и наоборот – ловле чужих лазутчиков обучал непревзойденный мечник Шедув, человек с очень дальнего Востока, невесть как попавший к дворам свейских королей да норгских ярлов.
