Змея решительно устремилась в погоню за кораблем, успевшим уйти вперед. Его запах давал ей хотя бы тень ощущения товарищества в пути.
Случившаяся заминка вновь болезненно напомнила ей о слабости ее тела, жестоко изувеченного заточением. Потребовалась вся ее воля, чтобы победить усталость и принудить себя двигаться вперед со всей быстротой. А мгновением позже…
Мгновением позже вся ее усталость бесследно исчезла. Ибо мимо нее, точно мимолетная вспышка, пронесся белый змей.
Кажется, он вообще не заметил ее, целенаправленно стремясь за серебряным кораблем. Наверное, подумалось ей, его запутал странный запах, исходящий от этого судна! Ее множественные сердца неистово застучали.
— Я здесь! — прокричала она ему вслед. — Сюда! Я здесь! Я Та, Кто Помнит, я наконец-то вернулась!
Но белый даже не обернулся. Он стремительно удалялся, его мощное тело без усилия струилось в толще воды. Та, Кто Помнит, смотрела ему вслед, не в силах поверить своим глазам. Потом кинулась догонять, окончательно забыв про усталость. Только дышать почему-то сделалось совсем тяжело.
Она обнаружила его в тени, которую отбрасывал серебристый корабль. Змей скользил в столбе затененной воды совсем рядом с его днищем, без умолку бормоча и поскуливая, словно бы разговаривая с близкими досками… вот только в его бормотании ничего понять было нельзя. Его ядовитая грива была отчасти встопорщена, так что в воде оставался слабый след источаемых соков. Та, Кто Помнит, следила за его бессмысленными движениями, и в ее душе нарастал медленный ужас. Все ее чувства, все инстинкты вплоть до самых глубинных буквально криком кричали, предупреждая об опасности. Потому что, похоже, ей пришлось столкнуться с сумасшедшим.
Но как бы то ни было, он оказался самым первым соплеменником, увиденным ею с момента рождения. И родственное чувство все-таки пересилило отвращение и страх. Она осторожно подобралась ближе.
— Приветствую тебя, — произнесла она робко. — Не ищешь ли ты Ту, Кто Помнит? Если это так, я перед тобой.
Громадные алые глаза враждебно сверкнули в ответ, могучие челюсти предупреждающе клацнули.
— Мое! — прозвучал хриплый рык. — Мое! Моя еда! — И он прижал вздыбленную гриву к корпусу корабля, поливая его текучими ядами. — Корми! — потребовал он затем. — Дай жрать!
Та, Кто Помнит, шарахнулась прочь. Белый продолжал нагло тереться о серебристые доски. Восприятия Той, Кто Помнит, достигло смутное эхо беспокойства, исходившее от корабля. Странно… Все происходившее было подозрительно похоже на сон. И, как положено сновидению, содержало дразнящие намеки на нечто важное, когда кажется, еще миг — и поймешь, что к чему. Неужели корабль в самом деле отзывался на яды и вопли белого змея? Нет-нет, невозможно.
Их всех просто дурачил странный и дурманящий запах, исходивший от корабля.
Та, Кто Помнит, расправила гриву, чувствуя, как наливаются мощными ядами все ее волоски. Это придало ей уверенности. Она вновь приблизилась к белому змею. Он был крупней и наверняка сильней ее, у него было могучее тело опытного бойца. Но не в том дело: она знала, что способна убить его. Да, она, немощная калека, вполне могла парализовать его своим ядом и отправить на дно.
Подумав об этом, она вдруг поняла, что способна даже на большее. Она может просветить его… и оставить в живых.
— Слушай же меня, белый змей! — протрубила она. — Я поделюсь с тобой памятью, я передам тебе воспоминания нашего рода, и они помогут тебе восстановить утраченное. Готовься же воспринять мой подарок!
Он не обратил на ее слова никакого внимания и даже не подумал готовиться, но это не имело значения. Она исполняла свое предназначение. То, ради чего когда-то вылупилась из яйца. Он будет самым первым воспреемником ее дара, и не важно, вольным или невольным. Она ринулась к нему со всей быстротой, какую могла выжать из своего не очень-то послушного тела. Он решил, будто она нападает, и повернулся к ней с развернутой гривой, но какое ей было дело до его слабеньких ядов? Налетев, она обвила его и одновременно тряхнула гривой, высвобождая самые могучие и действенные соки, самые сокровенные, способные тотчас захватить его сознание и раскрыть тайную память, гораздо более давнюю, чем накопленная его собственной жизнью. Белый отчаянно забился, но скоро замер в ее хватке длинным неподвижным бревном. Рубиновые глаза так и не закрылись веками, лишь таращились от пережитого потрясения. Последняя попытка сделать судорожный вздох — и он сделался полностью неподвижным.
Теперь она могла только поддерживать его. Она обняла его, продолжая медленно плыть. Корабль начал постепенно отдаляться от них, но она следила за ним почти без сожаления. Этот змей в ее объятиях был гораздо важней любых тайн, которые уносило с собою судно двуногих. Она бережно поддерживала его, изгибая шею, чтобы заглянуть ему в глаза. Вот они замерцали и опять замерли. Ей показалось, будто миновала тысяча жизней. Он вдыхал и впитывал воспоминания своего рода. Она дала ему насытиться воспоминаниями, а потом осторожно обволокла пленника успокаивающими соками, которые позволили тайной памяти отступить назад в глубину, выпуская на первый план воспоминания его коротенькой жизни.
— Помни, — тихо выдохнула она, налагая тем самым на него ответственность за возвращенное наследие предков. — Помни — и будь.
Некоторое время белый змей по-прежнему вяло обвисал в ее кольцах. Но вот по его телу прошла слабая дрожь: он вернулся к настоящему, к собственной жизни. Вот его глаза замерцали, завращались, их взгляды встретились. Он вскинул голову. Она ждала благоговейной признательности, но…
Он смотрел на нее так, словно она была в чем-то перед ним виновата.
— Почему? — требовательно спросил он, застав ее совершенно врасплох. — Почему тебе понадобилось делать это сейчас? Теперь, когда слишком поздно? Я мог спокойно умереть, так и не догадавшись, кем и чем мог бы стать. Почему ты не позволила мне остаться бессмысленным зверем?
Эти слова так потрясли ее, что она попросту выпустила его из объятий. Он негодующе высвободился и стрелой улетел прочь сквозь толщу воды. То ли ему было невыносимо тошно в ее обществе, то ли он попросту удирал — она так и не поняла. Обе вероятности казались равно невыносимыми. Как же так? Возвращенная память должна была наполнить его душу радостным осознанием предназначения. Откуда же это яростное отчаяние?
— Погоди! — крикнула она ему вслед. Но угрюмые, сумеречные глубины уже поглотили белого змея. Неуклюже извиваясь, она последовала было за ним, понимая, что ей не по силам мериться с ним быстротой. — Не может быть, чтобы мы безнадежно опоздали! И потом, мы все равно должны попытаться!
Но слова были бессильны. Доброловище оставалось пустым.
Итак, он бросил ее. Она вновь осталась одна. Нет, она не могла с этим смириться. Неловко двигаясь, она все-таки плыла вперед, широко раскрыв пасть в поисках запаха, отмечавшего след белого змея. Увы, этот запах становился все слабее, пока окончательно не рассеялся. Белый змей был слишком быстр для нее. Вернее, она была слишком медлительной. Куда ей, калеке, за кем-то гоняться!
Отчаяние было едва не болезненней прилива ядов в переполненных железах. Она вновь попробовала воду.
Никакого следа.
Она поплыла зигзагами, с каждым разом стараясь захватывать все больше пространства и усердно принюхиваясь… Наконец-то она учуяла слабенький след, и все ее сердца так и подпрыгнули, исполняясь решимости. Она что было сил заработала хвостом, пытаясь все-таки догнать беглеца.
— Постой! — протрубила она. — Пожалуйста, погоди! Мы с тобой — единственная надежда нашего племени! Выслушай меня! Ты должен меня выслушать!
Знакомый запах неожиданно сделался гуще. Единственная надежда нашего племени… Эта мысль донеслась к ней сквозь толщу воды, точно смутное эхо. Так, будто слова были не высказаны должным образом, в воду, а скорей выдохнуты в тонкий воздух Пустоплеса. Но Той, Кто Помнит, хватило и этого призрачного ободрения.
— Я иду к тебе! — вслух пообещала она, продолжая со всем упорством продвигаться вперед.
Но когда она вплотную приблизилась к источнику запаха, ей не удалось рассмотреть поблизости ни единого живого создания. Лишь вверху, над ее головой, скользил у самой поверхности серебряный корпус странного корабля.
Малта вновь и вновь погружала самодельное весло в поблескивающую воду, с каждым гребком посылая маленькую лодку еще немного вперед. Весло представляло собой всего-навсего кедровую досочку, и, перенося ее с борта на борт, Малта неизменно хмурилась при виде капель, неизбежно падавших внутрь лодки. С этим, увы, ничего поделать было нельзя. Кроме несчастной досочки, у нее все равно ничего подходящего не было, а грести лишь с одного борта значило беспомощно вертеться кругами. Несомненно, ядовитые капли из-за борта так и въедались в днище под ногами, но Малта строго-настрого запретила себе думать об этом. Лучше надеяться, что чуточка воды из реки Дождевых Чащоб не успеет наделать особой беды. Еще следовало крепко верить, что белый, словно из порошка состоящий металл на внешней поверхности лодки убережет ее от разъедающего действия воды… хотя кто мог в том поручиться?
