— Ничего она не говорит, — огрызнулся в ответ мужчина.
— И куда ее теперь? На Серого повесим? — с надеждой спросил злой и сонный Сыч.
— А смысл? Я сам ее пристрою, без всяких… — пробормотал Савиан и с тяжелым вздохом уселся на скамью рядом с девочкой.
Она испуганно вжалась в стенку и затряслась еще сильнее, и даже при тусклом свете масляной лампы можно было разглядеть, как расширились от страха ее глаза, и как вздрагивают хрупкие плечики после каждого всхлипа.
— Тьфу ты, — недовольно сплюнул Савиан и снова стал со скамьи.
— Себе что ли возьмешь? — насмехаясь, прокаркал Сыч.
— Еще чего, — возмущенно пробурчал в ответ Савиан. — Я ее Мидленке отдам, она сейчас вроде бы как приютом заведует — пусть сама и разбирается с нашей находкой — это по ее части случай!
Глава 2. Приют
— Ну, здравствуй, подруга, давно не виделись! — с искренней теплотой в голосе поприветствовал свою давнюю знакомую Савиан.
Женщина сидела за высоким письменным столом из темного дерева: одета она была по-официальному, в строгое закрытое платье, прикрывающее плечи и пышную грудь, темно-каштановые волосы были собраны в высокую прическу, а на кончике носа гордо возвышались модные очки с узкими оправами, придающими ее лицу более строгий и стервозный вид, на губах же играла чуть заметная полуулыбка.
— Савиан? Ты ли это? Какими судьбами? — удивленно защебетала женщина, узнав в вошедшем своего друга детства.
— А ты изменился! Эх, годы берут свое, друг: и ты постарел, — она вздохнула и протянула руку для приветствия, улыбаясь в ответ на его улыбку.
— Зато ты только похорошела, — не обижаясь, хмыкнул мужчина.
— Сав, я рада тебя видеть, но дел по горло, ты зачем пришел? Я могу чем-то помочь? Или, в самом деле, ТАК соскучился, что решил прийти прямо ко мне на работу? — Мидлена вопросительно выгнула бровь.
— Миди, тут такое дело… — он задумался, решая, как лучше объяснить. — В общем, мы тут девочку нашли в товарной телеге. Чья она никто не знает, сама ничего не говорит и вообще ревет в три ручья, от меня шарахается, как будто я ее пришиб чем! — в голосе пограничного сторожа отчетливо прозвучало недовольство. — Определить бы надо куда-нибудь, молоденькая совсем, пропадет ведь.
— Удивил, честно говоря, — устало проговорила женщина. — Веди, посмотрим: может, определим, а может, заговорит и родителей найдем. Как-никак — это моя работа.
Мужчина вздохнул с облегчением.
— Спасибо, дорогая, за мной должок! — и он тут же скрылся за дверями кабинета.
Женщина нахмурилась, вперив напряженный взгляд в дверь. Последнее время она сильно уставала: детей в приюте было много, и каждый имел свой характер и свою грустную историю, а также свой шрам на маленьком детском сердце. Хуже всего было то, что государство не особо стремилось помочь этим детям: лишь изредка она получала от чиновников жалкие подачки. Современное общество также не воспринимало сирот: бедняки все равно не могли им ничем помочь, а представители родовитых семейств не могли позволить себе смешение «голубой» крови с безродными.
Впрочем, исключения все же были, но от одного воспоминания об этом ее передергивало: богатые вдовцы иногда обращались к ней, желая «удочерить» молодую особу, дабы скрасить свое одиночество. Она ненавидела себя за это, но и деньги были крайне необходимы для выживания всего заведения, да и для девочек иногда это был единственный шанс увидеть свет.
Нет, она не вынуждала их, она всего лишь предлагала, подбирала красивые формулировки, корректно разъясняла, но последнее слово всегда было за девочкой — слабое утешение для измученной совести, но другого, увы, у нее не было. Каждый раз она убеждала себя, что больше не пойдет на это, не прогнется в угоду богатеньких и влиятельных выродков, заставит их подавиться своими грязными деньгами, но год заканчивался, детей становилось больше, счета выше, а выбор все тяжелее.
* * *
Страх и ужас: два обжигающих и затопляющих сознание чувства, которые не отпускали, мешали думать и понимать. Она не знала, сколько дней пребывает в таком оцепенении. Пока караван двигался и ее никто не трогал — было легче. Внутри все словно умерло, и не было других мыслей, кроме желания убежать далеко-далеко.
От чего же она бежит? Она и сама этого не понимала и не помнила. Но, как только этот мужчина увидел ее и залез в телегу, этот страх с новой силой начал душить, заставляя плакать, вырываться, отчаянно бороться за жизнь. Она не понимала ни его слов, ни его действий: она видела в нем врага и тогда словно красная пелена прикрывала ее от всего остального мира. Кровь, боль, смерть…бежать — это все, что она помнила и знала.
Незнакомец втащил ее в какое-то помещение и усадил на стул. Она уже не вырывалась, только испуганно озиралась по сторонам и вдруг наткнулась на теплый, почти материнский взгляд женщины.
— Как тебя зовут? — осторожно поинтересовалась Мидлена.
Девочка молчала и с недоверием поглядывала на стоящего у двери мужчину.
— А ты прав: не знала бы тебя, Сава, подумала бы, что ты и впрямь обижал бедняжку! А почему она в таком виде?
— Она была в куче угля черт знает сколько времени, как, по-твоему, она должна выглядеть? — с укоризной ответил мужчина.
— Ну, да, ты прав… — поспешно согласилась Мидлена.
— Знаешь, а ты иди, наверное, без тебя ей легче будет! Уж не знаю почему, но на меня она так не смотрит, — женщина улыбнулась доброй и открытой улыбкой.
— Она и Сыча боялась… — словно оправдывался Савиан.
— Ну, этого старого тролля и я бы испугалась, если бы встретила в темном переулке, — усмехнулась в ответ женщина.
— Ладно, я пойду, Миди. Думаю, ты не обидишь ребенка, — он развернулся и направился к выходу.
В ответ ему в спину горько вздохнули, но ничего не сказали, кроме грустного:
— До встречи, приятель.
Как только дверь закрылась, девочка выдохнула и немного расслабила напряженные плечики.
— Ну, малышка, давай знакомиться! Меня зовут кета [1] Мидлена, я здесь за маму, — она тепло улыбнулась, сняла очки, подошла к девочке и постаралась заглянуть в ее глаза, чтобы внушить ей доверие.
— А как зовут тебя? Откуда ты у нас? Тебя кто-то обидел? Это твои родители? — в ответ по-прежнему тишина. — Не надо меня бояться, ты в безопасности, — она говорила тихо и ласково, стараясь не спугнуть ребенка. Мидлена придвинула стул поближе к девочке и протянула ей платочек, чтобы вытереть слезы.
В ответ на ее слова девочка отрицательно покачала головой и снова опустила глаза.
— Ты не можешь говорить? — мысль о том, что бедняжка может оказаться немой расстраивала больше всего.
— Я не помню, — чуть слышно прошептала девочка, не поднимая глаз.
— Чего ты не помнишь, малышка? — обеспокоенно спросила женщина, радуясь все же, что ребенок пошел на контакт.
— Как меня зовут, откуда я, кто мои родители: я не помню! — почти обреченно, едва сдерживая слезы, ответила она.
— Это ничего, а что же ты помнишь? Как ты попала в телегу с углем, кто тебя так напугал? — с каждым услышанным словом Мидлена хмурилась все больше.
— Я помню, что было темно и страшно, и я бежала, а потом спряталась в телеге… я не знаю, от кого я пряталась, но когда тот мужчина меня нашел, мне опять стало плохо и страшно, они оба меня напугали, — девочка все также не поднимала глаз, а голос ее казался сухим и охрипшим, но говорила она четко и искренне, пытаясь унять дрожь в теле.
— Это ничего, дорогая, ты еще все вспомнишь, — уверенно проговорила женщина. Мидлена осторожно приподняла подбородок девочки, чтобы снова заглянуть в ее глаза. — А пока, нам надо тебя как-то называть, выбрать для тебя имя, если ты не против!? — она робко улыбнулась уголками губ.
— Я не против, — тихо-тихо прошептал ребенок.
— Хорошо, а какое имя ты бы хотела?
— Я не знаю, — растерялась девочка.
