Посидев немного на травке, Лелька подошла к реке, держась за ветку старой ивы, наклонилась и чуть не свалилась в воду. Из реки на нее кто-то смотрел. Испугавшись, она отшатнулась, отступила на шаг. Когда же снова перевела взгляд на воду, только солнечные зайчики качались на мелких волнах, да блестел осколок стекла, который непонятно как оказался в реке. Лелька потрясла головой, как это делал Джек, овчар дяди Андрея, и решила, что ей пора назад.
Ситуация на берегу не поменялась, Сашка также красовался, девчонки жеманились и хихикали, так что, разочаровавшись в разуме веселой компании, Лелька побрела к дому. По дороге она заглянула к отцу, тот с дядей что-то сколачивал в коровнике. Отца Лелька любила сильно, мама называла ее папиной дочкой. Вот и сейчас она восхищенно смотрела, как ходят мышцы под гладкой кожей, как он смахивает пот со лба, как ловко орудует топориком. Неожиданно отец отвлекся, увидел Лельку.
— Дочка! А ты что здесь?
— Нас с Иркой отправили гулять. Но она там с девчонками на речке, а мне стало скучно, и я пошла к тебе.
— Не с Иркой, а с Ирой, или с Ириной. Ты же у меня не только красавица, но и умница, так что говори правильно.
— А я правда красавица?
— Правда-правда. Просто пока это вижу только я. Вот погоди пару лет, все увидят, я от тебя мальчишек веником буду отгонять. Или ко мне.
Папа схватил Лельку и подбросил ее вверх. Эта игра никогда им не надоедала, сколько Лелька себя помнила. Восхитительно было взлетать, зная, что тебя непременно поймают, обнимут и бережно поставят на землю.
— Ну беги к маме. Скажи, мы скоро закончим и придем стрррашно голодные! Не накормят — самих съедим.
Лелька засмеялась и побежала к дому.
В доме приятно пахло чем-то вкусным, мама с тетей тихо разговаривали на кухне. Лелька просочилась в уголок и пристроилась с твердым намерением «погреть ушки» как говорил папа.
— Инга-то сейчас директорствует в местной школе. Помнишь ее?
— Как не помнить, Наташ. Сама знаешь, сколько она мне крови попортила в свое время.
— Ну так что ты хотела, ты ж у нее Влада натурально увела, она-то его в женихи метила, а он как тебя увидел, так на нее больше и не взглянул ни разика.
— Ну что ты, Наташа, говоришь такое. Мне ж едва 14 было, как я могла кого-то увести. Да и Славушка сам потом рассказывал, что ему будто кто-то на ухо шепнул: вот эта — твоя!
— Ну может кто и шепнул, а я знаю, что наши девчонки все иззавидовались, голову сломали: ну что он в тебе нашел. Чего только не придумывали! И что баба Тася его приворожила, и что ты его приворожила, и что Инга его привораживала, а он тебя увидел, истинную свою любовь. Даром что ли он почти 8 лет ждал, пока ты замуж надумаешь. Я-то знаю, что глупости все это и никаких приворотов нет, да только никому ничего не докажешь. Тем более что про бабушку Таисию та еще слава шла.
— Баба Тася многое знала, зря ты не веришь.
— Даренка, ну подумай сама, что ты говоришь! Была бы ты бабка из дальнего села, а ты же историк, человек с высшим образованием! Ну что Таисия могла такого особого знать!
— Ты просто рядом с ней не бывала, оттого так и говоришь.
— Так она меня и не жаловала. Как я ей заявила разок, что вся ее сила — чистой воды выдумка, так она меня привечать и перестала.
— Наташ, по ведовскому обычаю, ведающая должна свою силу старшей в роду передавать, а старшей тогда ты была. Потому она и обиделась, что учиться ты не стала. Она мне сама потом много раз говорила, что многого мне не даст, не по правилам младшую учить, коли старшая есть, так что быть мне слабенькой ведой.
— Дарина, перестань. Ну знаешь же, что не люблю я на эту тему разговаривать. Только зря поспорим.
— Не любишь-то не любишь, а погадать-то меня всегда просишь!
— Ну это ж не всерьез. Просто ты карты раскинешь, и мне поспокойнее, да и угадываешь всегда ловко. Хотя бабушка Анна, покойница, меня за это тоже здорово гоняла: «Ты пионер! Какое может быть гадание!» Все-таки странно, ведь родные сестры были, а такие разные. Анна — та до смерти коммунисткой была, а Таисия так и считала себя ведьмой всю жизнь. Оттого и умирала тяжело.
— Не ведьмой, а ведой, ведающей.
— Да какая разница. Что то чертовщина, что это.
— Совсем никакой! Как между калием и цианистым калием! Ведьма зло творит всегда, люди для нее — мусор, материал расходный, а ведающая — она судьбу видит, поправить может если силы хватит, как-то еще помочь, а то и от зла оберечь.
— Что ж ты свою судьбу не поправляешь?
— Ну, во-первых, мне на мою долю грех жаловаться. А во-вторых сама знаешь, не успела я к бабушке Тасе, не смогла она мне ни силу, ни книгу свою передать. Что в крови осталось, то и есть, а книга так и сгинула. Так что осталась я гадалкой-предсказательницей, которая даже дорогу свою посмотреть не может.
— Снова к ним на кладбище поедешь?
— Да, надо заехать. Оградку подкрасить, траву убрать.
— Похоронили бы их здесь, не пришлось бы мотаться за полтора десятка километров каждый раз.
— Сама знаешь, ни та, ни другая такого не хотели. Обе они сами выбрали где после смерти лежать.
— Это да. И своенравные обе были, не приведи господи. Погадаешь мне сегодня?
— Попозже, ладно? Давай в баньку сходим, тогда и карты раскину.
— Лелька! А ты как тут оказалась? — спохватилась мама — Давно сидишь?
— Не, я недавно пришла. Там скучно. Купаться холодно, валяться на травке я не люблю, да и что я там не видела. Смотреть как девчонки важничают? Саша то, Саша се… Тоже мне принцессы нашлись.
— А тебе завидно? Тоже Саша понравился? Он, поди, совсем уже взрослый.
— И ничего невзрослый. И не красивый.
— Ишь ты! А кто тебе красивый?
— Папа!
— Папа у тебя всегда красавец» — улыбнулась мама. — Давай, мой руки и садись поешь. Скоро наши мужчины придут, здесь совсем тесно будет.
Лелька вскочила с табуретки, но ее притормозил вопрос тети Наташи:
— А Ирина где? Я ж ей сказала за тобой приглядеть.
— Она приглядывала, просто я сама ушла, а она осталась на речке.
— Приглядывала она! Совсем девка край потеряла. Вот вернется, узнает, как родину любить!.
Лельке стало стыдно, что так вот неожиданно подвела сестру, но делать что-то было поздно, у тети Наташи слово с делом не расходилось. Пока Лелька быстро глотала щи, которые непременно надо было поесть до пирогов, пришли мужчины, и в кухне снова стало тесно. Схватив пару пирожков с прошлогодним брусничным вареньем, Лелька ушла в свою маленькую летнюю спаленку. Дома, в городе, у нее была своя комната, с письменным столом, книжными полками и смешным гномом в колпаке, которого мама сшила ей, когда она была совсем маленькой. Колпак и рубаха гнома были ярко-ярко красными, Лелька звала его Старичок-Огневичок. Мама говорила, что это Лелькин хранитель, он разгоняет тени и туманы, поэтому Лельке никогда не снятся плохие сны.
Здесь полок не было, только стоял старенький, но все еще удобный диванчик и небольшой столик. Столик был крепкий, чисто выскобленный и покрытый красивой кружевной салфеткой, которую связала тетя Наташа. Лелькина мама тоже умела вязать такую красоту, и Лельку учила, но у той не хватало терпения, ей больше нравилась лепка. Получалось хорошо и мама обещала осенью отвести дочь в районную художественную школу.
Из кухни послышался шум, что-то раздраженно высказывала тетя, ей отвечала Ирина. Лельке туда идти не хотелось. Вот почему так: вроде ничего плохого не делала и виновата! Вдруг дверь распахнулась, на пороге стояла заплаканная сестра.
— Ты! Ты! — Ира просто задыхалась от злости, огорчения, возмущения. — Все из-за тебя! Меня Сашка в кино в клуб завтра позвал, а теперь из-за тебя мать не пускает! Вечно ты все портишь! Из-за тебя ни одного нормального лета не было! Леля, где Леля, смотри за Лелей. Все девчонки в клуб, в кино, на речку, а я, как дура, с хвостом вечно!
— Ир, ты чего? Я ж не нарочно. Откуда мне было знать, что тебя накажут?
— Ты всегда не при чем! Прошлым летом яблоки рвали вместе, а попало одной мне! Леля маленькая, ты старшая… У-у-у! Ненавижу! Не смей ко мне подходить! — Ирина выскочила, шмякнув дверью так, что бедная конструкция чуть не слетела с петель.
