вонзились в меня! И если я, до сих пор, думал, что хуже быть не может… В общем, снизу постучали!
Для меня меня осталась только Боль, именно с большой буквы. Не сорок, даже не тысячи оттенков, а миллионы. Ни мыслей, ни желаний, постоянная, растянутая на бесконечность, но каждый раз новая Боль.
Продолжалось это вечность. А потом ещё одну. Что происходило вокруг, было ли это “вокруг” я не знал. Для меня это была просто Боль, которая была и вокруг, и внутри. Ни звуков, ни света, ни мыслей ни ощущений. Даже темноты и тишины и то не было. Все заполняла Боль, пульсирующая, острая, ноющая и ещё множество какая, для чего не было названий. Да тела-то не чувствовалось, только Боль!
Но, через пару вечностей разум, к собственному удивлению (и проклятию) не исчезнувший, начал работать. То ли, всё же, “привык” к тому, к чему привыкнуть невозможно. То ли Боль ослабла, что оценить было невозможно: даже возможно-ослабленная она была всеобъемлющей.
Правда, первая именно осознанная мысль, которую выдал разум, была редкостно тупой. “Вот что такое ад”, подумал я. И тут же возмутился столь сильно, что собрался. Какой, в жопу, ад? Наказание за то, что разумный пользуется разумом, от якобы его с разумом и создавшего всемогущего и всеведущего?!
Впрочем, самокритично отметил я, разумом я пользовался не слишком много, не слишком долго. В основном, последние годы жизни, да и то…
Зато раньше — было весело, всплыла мысль. На которую я улыбнулся, изумился самой возможности это сделать. Потом, с настоящим ужасом, отметил что Боли не было. С настоящим ужасом потому, что её возвращение было страшнее всего. Я бы предпочёл мучиться дальше, не имея этой садистской передышки.
А передышка всё не кончалась и не кончалась. И… я чувствовал тело. Звуки: шелест ветра, шорохи, потрескивания.
— Исполнено, — пролязгало на краю сознания голосом глюка.
Вот честно, не было сил ни удивляться, ни радоваться. Только было страшно, что Боль вернётся, а я давил себе надежду, что “всё”. Потому что, если вернётся… Не знаю, я даже умереть не мог, ничего не мог, только болеть. Осознание этого меня и привело в себя, да и злость породило немалую.
И я… рывком сел, раскрыв глаза! И оказался цел, жив, вот только… Хотя странности ощущений не столь и удивительны, после перенесённого звиздеца. Мне было абсолютно НОРМАЛЬНО, ничего не болело, но после прошедшего, возможно, я и продолжаю умирать, не замечая этого. А вечности мучений — бред умирающего разума. Хотя…
Дело в том, что моя комната изменилась. Сильно. Провал в стене, образованный мучившей меня нечистью (или глюком) никуда не исчезла. И всё покрывал слой пыли. Бельё на постели истлело, не в прах, но очевидно и заметно. А на дереве мебели виднелась плесень.
Ничего не понимаю. И даже не знаю, интересно или нет, но разбираться надо. И, для начала, с собой, разумно заключил я, начав осматривать себя. А то мало ли, чувствую себя хорошо. А детали какой, особо важной, из сентиментальных соображений, нет как факта.
Беглый осмотр туловища меня удивил, но и обрадовал. Во-первых, никаких следов лучевой болезни и дырок во мне не наблюдалось. Странно, но даже если бред — уже хорошо. Во-вторых, тело было не то чтобы истощено… поджаро и жилисто, как у альпиниста. Никогда таким не был — всегда “тяжеловесен”, даже когда активно “качался”. Но если принять во внимание пыль, то… нихрена не понимаю. Отощал? Так какого хрена я жрать не хочу? Как я СМОГ выздороветь?! Я не медик какой, но ПОНЯТНО, что я умирал! Никаких шансов: ионизация просто разрушала плоть, о мелочах вроде мутаций и рака говорить смешно — я сдохнуть должен был раньше! Раковые, мать их, клетки, уничтожило бы радиацией вместе с остальным мной!
Так, перестаём охреневать. Это просто бессмысленно, глупо и смешно, заткнул я бьющийся в истерике мозг. Вариант бреда примем, и забьём: КАКАЯ мне разница, если реальность, данная в ощущениях, говорит обратное?
Вариант посмертья какого — так тоже без разницы. Вот вообще: осознаю себя, чувствую всё, так какая разница-то? Разве что внешние условия могут отличаться. Но после пережитого…
На этом я с натуральным испугом замер. Даже думать не хотелось, что “хуже не бывает”. Вот подумаю, а снизу ОПЯТЬ какая-нибудь сволочь радостно постучит!
Поднялся на ноги. Тело, на удивление, слушалось вполне пристойно, хоть было непривычно тощим. Да прекрасно слушалось, если разобраться.
Дотопал я до покрытого пылью и разводами зеркала, ветошью, некогда бывшей вещами, стряхнул пыль, да и полюбовался на отражение.
Отражение было странным. Это, безусловно, был я. Вот только, помимо очень худого тела, как-то… вот чёрт знает, по ощущениям — изменился. Впрочем, после всей хрени последнего времени — неудивительно, махнул я рукой на всякие там ощущения.
И стал думать, а что мне, собственно, делать-то? А то окружала меня квартира, под углом. В стенке дыра, вид у обиталища — как будто годы прошли. Ну ладно, с учётом дыры — месяцы. Но была поздняя осень, когда меня разбудил взрыв. А сейчас тепло, даже расползающиеся в труху труселя не слишком нужны, хмыкнул я.
Ну, как минимум, что бы ни случилась, а Земля живая. И леса видны, и деревья, хоть и поломанные, но зеленеют. И плесень на дереве — чёрт с ней, что мебеля портит, похрен на мебеля. Живая она.
А значит, на странности своего бытия (и вероятность, что ни черта вокруг меня не Земля или вообще — не реальность) надо забить. И осмотреться. И… помыться не помешает. Не воняю, на удивление, собой. А вот тухлыми тряпками — очень даже воняю, да грязный, как чёрт.
Обследование комнаты, а после — квартиры показало, что надеть мне особо и нечего. Барахло накрылось, прогнило, порвалось и прочее. Кроме вещей не “особых”. Хоть и забросил я езду на байке, спина не позволяла, но мотокостюм, хорошей кожи, был ухожен, смазан маслом, ну и в шкафу, на мою радость, выжил.
Ну а в рамках самого что ни на есть поганого фоллаута — вполне подходящая сбруя, окончательно повеселел я. И берцы. Вот только надевать всё это на тухлотряпочного себя ни черта не хочется. А вид из окна не радовал ни разу. Руины не только от домов, но и магазинов. Водопровод — даже не смешно, хотя открытый кран продемонстрировал мне, что кроме самого факта моего бытия — чудес не наблюдается.
Так, ну в километре — парк.
