Я ойкнул и выругался, когда беркут выпустил меня из когтей и я мешком повалился на камни, чуть не сорвавшись в море — до того тесно здесь было. Хорошо хоть, что я чуть привык бывать на высоте. Не дав мне опомниться, Конгерм шагнул ко мне и разинул пасть.
— Нельзя ждать. Прости, но ты сам согласился, — сказал он и впился клювом мне в руку. — Постарайся не шевелиться.
Сперва я не понял, что именно произошло. Лишь почувствовал вспышку жуткой боли в руке и закричал. Клюв и когти орла рвали мою плоть.
Глаза фетча налились алым.
Теперь я знал, что чувствовала добыча, пойманная хищной птицей. Одной лапой он наступил на меня, придавливая к скале, второй помогал себе есть. Меня раздирали заживо, рвали кожу, клевали, отщипывали куски плоти. Боль стала невыносимой, и теперь я просто стонал, обессиленный жестоким колдовством духа. Казалось, это никогда не могло закончиться. Каждое мгновение текло как вечность.
— Сколько ещё? — рявкнул я, пока Конгерм жрал меня.
— Почти... всё...
Он наконец-то оторвался от раны и начал меняться прямо на моих глазах. Беркут стал ещё больше — такая птица могла утащить не только человека, с нее сталось бы унести целую лошадь! Расправленные крылья закрывали небо. Глаза фетча так и горели кроваво-алым, с огненными всполохами, а перья на голове и шее засияли золотом. Загнутый клюв и когти из серого превратились в металлические — их блеск отливал серебром и сверкал на солнце. Птичий царь взмыл в небо и издал громкий оглушительно высокий клёкот — этот странный звук пробрал меня до самых костей и заставил съёжиться. Он гремел не только наяву, но и в моей голове. Это было похоже на зов.
— Черти руны, — приказал Конгерм.
— Какие?
— Всё, на что хватит сил. Все, что поможет мне.
Он спустился к морю, забил гигантскими крыльями и стал преградой между заколдованной стаей и мной. Тёмное облако шарахнулось назад, рассыпалось на несколько мелких стай, но тут же собралось вновь и устремилось к беркуту.
Я быстро начертал на себе исцеляющую рунную вязь — каким-то чудом кровь из раны уже не текла, словно фетч сам её остановил. Но болело мучительно. Хорошо хоть, что он вцепился в левую руку. Рабочей у меня была правая.
Птичья туча почти налетела на Конгерма, и орёл, взмахнув крыльями несколько раз, снова высоко заклекотал, и я увидел, как изнутри него начал исходить свет. Каждое перо орла сияло, словно впитало частичку солнечной силы. Я пялился на колдовство духа, позабыв о рунах.
— Колдуй! — пронеслось в голове. — Ну же, Хинрик! Руны!
Я схватил посох. Сунул палец в свою рану, начертил окровавленным пальцем вязь Санг — знак духа, Тройн — руну воинской доблести и Гульг, что отвечала за ярость битвы. Подумав, я добавил ещё и Йирд — руну грома и защиты, а затем направил посох со сверкающим кристаллом в сторону фетча.
— Руны Санг, Тройн, Гугльг и Йирд, пробудите ярость моего фетча на борьбу с нашим врагом! — Крикнул я, держа посох. — Усильте его крылья и когти, проясните его разум, вдохните в него доблесть и мощь. Защитите моего фетча от ран и гибели! Кровью моей сковано, силой Химмеля наполнено, да будет так!
Мне в спину ударил порыв ветра — такой силы, что я едва не свалился с вершины скалы в море. Ну и местечко для еды выбрал Конгерм. Я рухнул на четвереньки, продолжая направлять посох на фетча, словно кристалл собирал мою силу и перемещал её точно в моего защитника. Конгерм глянул на меня горящим алым глазом и засиял ещё ярче. Казалось, на небе взошло второе солнце.
— Спасибо, — шепнул он в моей голове.
Птицы явно испугались этого свечения. Каждая вспышка, каждый взмах крыльев разбивали стаю. Я увидел, что в это странное птичье месиво сбились не только вороны, но галки, грачи, скворцы и даже совы и воробьи. Значит, начертатель Гутфрита собрал всех, кого мог найти в округе.
— Теперь получится разрушить колдовство? — обратился я к фетчу.
— Не знаю, — ответил он. — Просто помогай мне их сдерживать. Сейчас придётся нелегко.
Конгерм снова закричал, стаю птиц накрыла ещё одна вспышка света — разлетались по ветру перья, уши разрывались от множества криков. Ветер дул в сторону нападавших, относя их от меня, но они каждый раз собирались в тучу заново. Понемногу их становилось меньше, самые слабые падали в море, но их всё ещё оставалось чудовищно много.
Свет, исходивший от Конгерма, понемногу ослабел и погас. Едва это случилось, вся гигантская стая сорвалась на него и окружила фетча, словно рой разъярённых пчёл. Мой защитник попытался взмахнуть крыльями, но не смог — слишком много клювов и когтей вцепилось в него. И на моих глазах все начали падать в неспокойное море.
Вместе с моим фетчем.
— Нет! — заорал я, глядя, как тёмное облако метунлось к волнам.
Я бросился к самому краю скалы, силясь разглядеть происходящее.
Как же ему помочь? Не мог же я отрастить из задницы крылья и полететь, размахивая топором в единственной целой руке. Воин из меня сейчас был скверный. Зато я всё ещё мог чертить руны.
Я расковырял рану, добыл больше крови и принялся торопливо писать на древке посоха защитную рунную вязь для фетча. Конгерм бил крыльями, раздражённо смахивая облепивших его пернатых, но понемногу спускался к морю.
Прокричав заклинание, я направил посох на орла. Они спустились за скалы, почти к самой толще воды — камни закрывали мне обзор, я почти ничего не видел. Лишь слышал страшные крики, завывания ветра и хлопанье крыльев.
— Арнгейл, как ты?
— Плохо. Кажется, я себя переоценил.
Я растерянно опустился на колени. Боль усилилась, теперь из рваной раны потекла кровь. Я кое-как замотал её куском оторванного подола рубахи. Ненадолго, но остановит. Хотя сил у меня почти не оставалось.
Что делать? Я не мог лишиться сейчас ещё и фетча. Он был последним, кто связывал меня с Нейдландом. Сванхильд свой выбор сделала. Остались только я и мой дух. Если ещё и он погибнет по моей вине...
Мне стало холодно, смертельно холодно — снова налетел ветер, я уже почти не слышал птичьего сражения в его песне. Сил хватило лишь на то, чтобы взяться за посох. Я повалился набок, стараясь не сорваться со скалы, и прикоснулся к кристаллу.
— Предки из рода Химмелингов, взываю к вам, — прохрипел я, обхватив самоцвет окровавленной рукой. — Мне нужна ваша помощь. Помогите защитить моего фетча. Возьмите с меня жертву. Возьмите кровью и плотью, золотом и железом, прахом и пеплом, но помогите ему. Дайте силу, что может его спасти.
Я сорвал с шеи один из амулетов и швырнул в море.
— Примите хотя бы это!
Морская пена поглотила костяную плашку. Я услышал крик Конгерма. И ушами, и в голове. Крик боли и отчаяния. Почти человеческий.
— Возвращайся ко мне, — шепнул я. — Возьми ещё моей крови и убирайся отсюда.
— Нельзя. Ты погибнешь.
— Если не сделаешь этого, погибнем оба. Так ты сможешь вернуться в Бьерскогг.
— Я еще могу попытаться...
— Нет. Сам знаешь, что не получится. Вернись ко мне, Арнгейл, — я намеренно повторил его истинное имя, догадываясь, что такой приказ возымеет большую силу. — Лучше умереть от твоих когтей, чем от клюва врага. Я не достанусь Гутфриту и его колдуну.
— Тогда он победит.
— Он уже победил. Почти. Лети ко мне.
Птицеглаз не ответил. Я опустил голову на холодный камень. Всё равно не жилец — попади я прямо сейчас в руки к лекарю, ещё мог бы выкарабкаться, но после того, как фетч снова мною пообедает, шансов выжить будет немного.
Он появился внезапно. Не знаю, что Конгерм сделал с птицами, но ему каким-то чудом удалось ненадолго от них отбиться. Орёл опустился на скалу возле меня, слегка уменьшился в размерах. Я заметил, что его клюв и когти больше не отливали серебром, а оперенье перестало сверкать золотом. Он вновь стал обычным беркутом.
— Давай, дружище, — попросил я и, поморщившись от боли, протянул ему руку. — Ешь и улетай.
Птица глядела на меня с сомнением. Вот уж не думал, что мне придётся торопить собственного духа. Птичье облако снова зашевелилось — теперь им словно было сложнее собраться в единую стаю, мешал ветер и, быть может, ещё какое-то колдовство духа. Но времени у нас и правда оставалось немного.
