Прочие вероятные изменения сюжета оставляю на усмотрение тех, кто ищет во всем аллегорию или историческую правду; пускай перекраивают текст по собственному разумению. Сам я на дух не переношу аллегорий во всех их проявлениях — с той поры, как повзрослел и набрался житейского опыта в мере достаточной, чтобы распознать аллегорию под любой маской. Я предпочитаю историю, реальную или вымышленную, которую читатели «приспосабливают под себя» в соответствии с личными пристрастиями и ощущениями. Судя по всему, многие путают эту «приспособленность» текста с аллегоричностью; на мой взгляд, различие между ними — кардинальное: первая подразумевает полную свободу читателя, тогда как вторая выражает деспотическую волю автора.
Разумеется, автор не может полностью абстрагироваться от внешнего мира, однако способы восприятия действительности и претворения оной в нечто иное весьма разнообразны и зачастую противоречат логике; потому бессмысленно толковать текст, опираясь на авторскую биографию и высказывая догадки, в лучшем случае противоречивые и необоснованные. И потом, критики зачастую совершают еще одну, легко объяснимую ошибку: если критик приходится автору современником (не ровесником, а именно современником), он почему-то полагает, что на автора неминуемо должны были оказать влияние те же философские теории и те же события, какие повлияли на него самого. Разумеется, чтобы понять, что такое война, нужно пережить ее; но скажите на милость, неужели война 1914 года была менее страшной для ее участника, совсем еще молодого человека, нежели война 1939 года? В конце концов к 1918 году я потерял почти всех своих близких друзей — погибли все, кроме одного. Или другой пример, менее трагичный: по мнению некоторых критиков, глава «Освобождение Удела» есть описание Англии той поры, когда я заканчивал свою книгу. Так вот: ничего подобного! Появление этой главы было предопределено развитием сюжета; если ее первоначальный вариант и изменился, то лишь благодаря Саруману, образ которого также менялся «по сюжету», а вовсе не потому, что мой Саруман — аллегорический персонаж или, хуже того, «срисован» с какого-либо современного политика. Послевоенная Англия тут ни при чем. Впрочем, не стану отрицать, что эта глава основана на жизненном опыте — точнее, на воспоминаниях из раннего детства. Прежде чем мне исполнилось десять лет, в те дни, когда автомобили еще были редкостью (я сам впервые увидел автомобиль гораздо позже), да и пригородные железные дороги еще только строились, — в те дни местность, где стоял наш дом, была обезображена наступлением машинерии. Не так давно я наткнулся на фотографию в газете: развалины столь памятной для меня водяной мельницы на берегу пруда. Надо признать, молодой мельник мне никогда не нравился, зато старый носил черную бороду и звали его не Охряк…
Искренне Ваш, J. R R. Т.
Эльфам — Три Кольца — во владенья светлые.
Гномам — Семь Колец — в копи горные.
Девять — Людям-Мертвецам, ибо люди — смертные.
И Одно — Владыке Тьмы, в земли черные —
В Мордор, куда сходятся Силы Тьмы несметные.
В том одном Кольце — сила всех Колец,
Приведет в конце всех в один конец —
В Мордор, куда сходятся Силы Тьмы несметные…[2]
Речь в этой книге пойдет главным образом о хоббитах, и любезный наш читатель сведет с ними близкое знакомство, а еще — узнает кое-какие подробности из их истории. Чтобы узнать побольше, не мешало бы заглянуть в повествование под названием «Хоббит», которое представляет собой пересказ начальных глав Алой Книги Западных Пределов — тех самых глав, что написаны самолично Бильбо, первым прославившимся на весь свет хоббитом. Именно он дал упомянутому повествованию заголовок «Туда и обратно», поскольку посвящено оно путешествию на восток и возвращению домой. С его-то легкой руки хоббиты и оказались вовлеченными в водоворот грандиознейших событий эпохи, о которых поведется рассказ.
Однако многие подзабыли, что да как в книге «Хоббит», а кое-кто и вовсе ее не читывал, не у каждого же она имеется. Вот для таких читателей и предназначено предисловие: в нем содержатся важнейшие сведения об этом замечательном народе, ну а заодно, коли уж к слову пришлось, вкратце описывается и приснопамятное приключение Бильбо.
Хоббиты — народец неприметный, но весьма древний. Нынче, в сравнении со стародавними днями, их поубавилось в числе, потому как более всего прочего они всегда ценили мир, тишину да хорошо возделанную землицу — а где сыщешь покой в наше суетливое время?
Народ они мастеровитый, но всякие там машины у хоббитов не в чести — они и прежде-то на дух не переносили, да и теперь не жалуют устройства сложнее кузнечного меха, водяного колеса или прялки. Даже и встарь у них было принято сторониться Большунов (так они прозвали людей), ну а теперь увидеть хоббита и вовсе редкостное везение. Слух у хоббитов острый, глаз зоркий: заслышит, как топает по дороге Большун, углядит его издали, фьюить — только и видали. Они все очень даже упитанные и не любят спешки, но ловкостью и проворством не обижены — особливо по части умения быстро и бесшумно прятаться. В этом они наловчились до такой степени, что люди стали подозревать их во всяких темных магических делишках. Но хоббиты отродясь дела не имели ни с какой магией: навык этот у них в крови, а поддерживается он благодаря практике да дружеской близости к земле, непостижимой для неуклюжих Большунов.
Сами-то хоббиты невелики: ростом малость пониже гномов и не такие кряжистые. По человеческой мерке взрослый хоббит дорастает до трех, от силы до четырех футов. В наши дни рост хоббита в три фута считается высоким, но говорят, в старину они были крупнее. В той же Алой Книге рассказывается, что сын Айсенгрима Второго Бандобрас Тук по прозвищу Быкобор вымахал аж до четырех с половиной футов и мог ездить верхом не на пони, а на самой настоящей лошади. Память сохранила сведения лишь о двух знаменитых хоббитах, превзошедших ростом оного достославного мужа. История их весьма любопытна (и приводится в книге, кою вы держите в руках).
В дни мира и благоденствия хоббиты отличались нравом веселым и благодушным. Одежку носили пеструю (больше всего любили яркие оттенки желтого и зеленого), а вот башмаков не носили. Твердые ступни их покрывал плотный слой густой курчавой шерстки, по большей части темно-каштановой, того же цвета были и волосы на голове. Естественно, что сапожное дело пребывало в полнейшем небрежении, зато по части других ремесел хоббиты маху не давали. Длинными сноровистыми пальцами они мастерили множество превосходных вещей: и в хозяйстве сгодятся, и глаз порадуют. Лица у них были не то чтобы красивые, но как на подбор добродушные: ясноглазые, щекастые, румяные, рот — хоть завязочки пришей. Глянешь на такое лицо, и сразу ясно, что его обладатель не прочь посмеяться в охотку, а уж насчет поесть-попить и говорить нечего. Хоббиты так и жили: хохотали до упаду над самыми непритязательными шутками да садились за стол по шести раз на дню (было бы что в рот отправить). Умели они от души порадоваться веселой компании, щедры были на подарки да и принимали их с удовольствием.
