Ниоткуда, подсказали… Значит, и об аварии знали…
И весело, оторваться не можешь, хоть сутками сидел бы. Сны начались… то он в астрале, то оккультная лихорадка, когда весь мир на ладони, то чертовщина мерещится. Например, поговорили о магии, сошлись на том, что не всякая магия — магия. Между делом выяснили, что белая магия от черной ничем не отличается. Вариант А: будь добр, ангел-хранитель, накажи врагов, пока я тут от тебя в пентаграмме прячусь. Вариант Б: будь послушным, демон-мститель, накажи врагов, пока я от тебя в пентаграмме прячусь. Шутки ради, предложил тому, кто разговаривал с того света, послать на чашку чая и ангела, и демона — все не так скучно.
Без задних мыслей лег спать, а возле кровати…
Огромное красное светящееся облако, размером с тумбочку, и сине-голубой трехмерный пространственный иероглиф завис… Чуть с ума не сошел! Тупо пялился минуты три, не моргая. Глаза закрыл, открыл — нет никого! Залез в Интернет. Точно, есть! Мыслеформа! Значит, не одному ему мозги парит, не он один пострадал! Затянул, гад, уже и не до Интернета стало!
Но именно сей факт и натолкнул на догадку: нет там никого, кроме шутника, который поезда с рельсов под откос пускает и перед катастрофой собирает в самолеты грешников, а еще порчу и корчи наводит. Не спит, не есть, двадцать четыре часа возле головы караулит и все про всех знает.
Вот так подружился с непонятно кем.
А еще через год в страшных муках Дух начал добывать из него болезнь…
Он же и подсказал делать записи обо всем, о чем ругались, спорили, доказывая друг другу свою правду. И как-то незаметно втянулся. Писать под диктовку оказалось легко. Главное, грамотно уметь изложить на бумаге доведенную до ума мысль, которая льется на тебя, как вода. Что не мысль, то гения в себе открыл. И не забыть про себя. Если сиднем сидеть, животик сам собой не рассосется, перебороть лень и боль.
И чудо произошло — болезнь вдруг отступила…
А вместе с ней инвалидность. Не бегал, но был жив.
Каждый думает, что как только инвалид встал с инвалидного кресла, он уже перестал чувствовать боль. Нет, боль осталась. Кости ног здорово ныли, особенно перед непогодой. Иногда добираясь до работы с костылем, — добросердечная соседка по коммунальной квартире пристроила в детский сад ночным сторожем, — проклинал день, когда пришел на комиссию своими ногами. На работе платили, пожалуй, даже еще меньше, чем пенсию по инвалидности.
И половину отдавал за долги.
Но тот, который умел пускать пыль в глаза, унывать не позволял.
— Я Муза всех, когда-либо существующих поэтов и писателей. Без меня никакие миллионы не помогут впечатать себя в историю! Мы с тобой книжицу за год осилили, а люди по десять лет мучают перо!
Тут бы сразу бы и догадаться, что обретшие в уме гения, во-первых, умирали не своей смертью, а во-вторых, умирали в нищете. Гоголь, Есенин, Булгаков… Это потом весь мир гадал, как и каким местом думали, когда творили. В мире есть две правды — святая и горькая. Поперек народа с правдой-маткой нельзя ходить, у него от нее начинается изжога. А у Духа, что ни слово, то правда — над ним никто не стоит, кланяться никому не надо.
М-да, неразговорчивый попал редактор…
Игорь нехотя взял со стола рукопись, засунул ее в сумку, и не глядя на редактора вышел.
На улице было не то, что хмуро, нет, погода стояла нормальная, осеняя, но не дождливая. Туманное бабье лето. Мимо прогрохотал трамвай, куда-то спешили люди, и кто-то выжал тормоза, выскочив из машины и обругав матом. В душе было пусто и отвратительно. Стоило ли пускать на ветер пять лет своей жизни, чтобы выйти в люди и понять, что умный гений, который все пять лет не выходил из мыслей, придираясь к каждому слову, просто посмеялся над ним?
Обидно… Столько людей рукопись успели прочитать и поставить жирную пять с плюсом!
А может, и правда, плохая?
— Ну и пусть! Твоя история только начинается… — обидно прожужжало над ухом, чуть выше головы. — А ты думал, что они раскроют объятия?! Они не лучше и не хуже твоих героев!
— Не моих, твоих! — с неприязнью отозвался Игорь. — Мое тут только имя!
Он тяжело вздохнул. Пять лет назад Дух Изгнанья говорил примерно то же самое, только история оказалась с плохим концом. Почему-то все думают, если писатель, то обязательно мед и пиво пекут рекой. Не текут. Сильно кушать хочется, а нечего… «Мяса бы, и побольше!» — помечтал он, заглядываясь на желтую вывеску кафе-блинной «Сковородка». Или нет, лучше блинчики с курицей и грибами, но не в этом кафе, а в блинной у автовокзала, радом с центром «Пятница»! Только там умеют делать особую начинку! Или в кафе-буфет «Виват»… По-настоящему мяса он не ел уже пять лет, с той самой аварии, иногда с грустью вспоминая украинское сало, буженину, колбасы и мамин борщ. Дома пусто, остался диван, стол, стул и компьютер. И долги… Хренова туча! И не только мяса, но женщин давно не было, вспомнил он, заглядевшись на двух длинноногих студенток, кому он нужен без денег? Подойти бы… Упасть на самое дно с какой-нибудь «оторви да брось» не хотелось.
Сунув руки в карманы, Игорь сел под липами, провожая пешеходов завистливым взглядом. В голове, будто навеянные Злым Гением, проплывая белыми барашками, бродили воспоминания. «Перестань заниматься ерундой!.. Там такие люди… поэты! И не печатают!.. Я тебя ненавижу! Не приходи!.. Когда долг отдашь?! Запомни, счетчик тикает, готовь документы на квартиру!.. У вас, Игорь, глупости на уме…»
А люди в воспоминаниях, ну как живые!
Зачем же он… С чего решил, что сможет? Сам бы писал, а то… Ведь ни одной своей мысли!
Но стоило сесть за компьютер — и не пойми, откуда что бралось! Внезапно мир уплывал — и вот уж другой мир заставлял смеяться и плакать, и затягивал, поворачиваясь перед глазами, как прозрачный кристалл, в котором все было — все, о чем он писал. И тот, Злой Дух, живо переставлял события местами, и смеялся и плакал вместе с ним, опережая события и выставляясь отовсюду, то зверем, то мудрой царевной, то Бабой Ягой, а то самим Дьяволом или Создателем Вселенной… И так все складно и ладно получалось, что нельзя не поверить. И он верил.
А еще верил, что все это кому-то нужно, кроме него…
Не сказать, что как-то приписывал книгу себе, скорее, рассчитывал, что секретарю тоже что-то причитается, ему-то эта история без пользы, все одно, пропадет! И потом, никто у гениев не спрашивал, кто подкинул ему мысль, авторства Музы не отбирали. Как-то само собой подразумевалось, что если диктовала, значит, выбрала достойного…
— Ты это… — мрачно позвал Игорь сильно умную голову, которая нематериально крутилась вокруг да около, пытаясь сделать из него мудрое подобие себя. — Ты больше не приходи… Мне теперь не до тебя будет, — повинился он, заметив, что откуда-то пришла боль. — Мне надо на ноги встать…
