— Но должен же он выговаривать слова, которые ему подскажет какой-нибудь жрец...
— Вроде бы да, — согласился Годдард, — но луч-разведчик открыл, что это не так. Когда жрецам нужно пророчество, они сажают оракула в кресло — глядеть на так называемого «Гуляющего Червя» и оставляют там на ночь. Когда они приходят за ним, он говорит отличным, разумным языком — хотя обычно издает нечленораздельные звуки. Вход к «Гуляющему Червю» строго охраняется, так что мы не можем обнаружить метода мошенничества. Но ЦАТ сказал, что дело тут не только во вмешательстве какого-либо жреца. И сейчас он, оракул, не должен дать никакого военного пророчества.
— А как мы можем быть уверены, что наш южный завоеватель в конце концов так или иначе не возьмет верх?
— ЦАТ сказал — нет. Если Ланаскол будет продолжать существовать как сильная власть, развитие высокой цивилизации пойдет совершенно другим путем. Понятно ли тебе преимущество оракула— идиота?
— Вы думаете, им занимались? Вполне достаточно простых звуков. Может, его заменяли?
— Это тебе и придется выяснить. ЦАТ сказал, что в него вложили неправильную информацию и наш человек никогда не вернется.
— Но... — Трапнел вздрогнул.
— Вот именно — но! Это раскрылось только тогда, когда ЦАТ выдал официальную еженедельную сводку. Поднялась тревога, и мы нашли искаженную пленку.
— Легко выяснить, кто имел доступ...
— Искажение было на обратной стороне разведывательных пленок, — так сообщил ЦАТ.
— Здорово! У нас там есть постоянный агент?
— Естественно. ЦАТ начал проверку в этом направлении. Ясно, что вмешался кто-то еще.
— Но этого же не может быть!
Трапнел чувствовал себя так, как если бы зеленый ковер под его ногами вдруг обругал его. Он всю жизнь верил фактам...
— Мы нажали на ЦАТ, чтобы он ответил. Он не сказал ни да, ни нет, а сослался на недостаток информации. Так что перед нами два варианта: первый — в нашей Службе есть изменник, второй — что мы просто ничего не можем сделать на этой линии. В конце концов, Галактика слишком велика для любой империи, конфедерации или еще чего-нибудь в этом роде. Здесь запросто может быть и другая Служба. До сих пор нам везло, мы с такими не встречались.
— Но зачем исказили рапорт?
— Могло быть несколько причин: мы можем быть под наблюдением, мы желаем спасти Валлек, а другие, может быть, не хотят этого и могут подставить нам ногу, чтобы испытать нас.
— Хорошенькое блюдо вы мне подали! — кисло прокомментировал Трапнел. — Итак, я разыгрываю оракула и попутно стараюсь открыть, кто не хочет меня там видеть. Кстати, есть у первого отдела сведения о том, что случилось с их человеком?
— Нет еще. Постоянный агент встревожен. Видишь ли, дело очень срочное. Они ждут тебя для инструктажа. У тебя есть только пять планетных дней до того, как ты предположительно станешь пророчествовать, а это обязательно должно произойти.
— Они всегда там, когда мы приходим?
— Мы тоже не были с тех пор, как они запарились. Не забудь, оплата двойная.
— Как будто я могу забыть! — ответил Трапнел и вышел.
Лежа в камере-передатчике в плотно сжимающем голову шлеме, ожидая, когда техники дадут готовность, Трапнел удивился, почему он до сих пор здесь работает. Он устал. Уволиться он мог в любое время. Сколько жизней он прожил? Не сосчитать. И почти все они прошли в опасности. Дважды он бывал даже убит, но техники успели вовремя вытащить и спасти. А сколько раз занятое им тело подвергалось пыткам, увечьям и прочим напастям! Кроме того, всегда было одно условие: он мог быть помещен только в тело почти полного идиота, что означало осложнения при транспортации. Поэтому постоянные агенты на местах пользовались своей техникой, чтобы принимать и поддерживать человека действия. У них не было никакой надежды на возвращение. Он по крайней мере хоть не был в такой постоянной ссылке.
Как всегда, он до последней минуты страдал от желания сбросить шлем и закричать, что он отказывается идти. А потом техник повернул выключатель.
Пробуждение от транспортации было всегда страшным. Некоторое время жертва чувствовала жалкую дезориентацию. И Трапнел терпеть не мог открывать глаза в новой обстановке и осматривать свое новое тело. Но отсрочки не предоставлялось, и он силой заставлял себя смотреть.
Он уставился вверх, на складки не то полога, не то балдахина. Они были не того живого цвета, который он ассоциировал с этим миром, а темно-перламутровым радужным мерцанием. Поворот головы — и он увидел свет желтого неба в окне. Окно было затянуто изящно сплетенной сеткой. По бокам висели шторы такого же перламутрового цвета, что и балдахин.
Его руки скользили по шелковой поверхности. По-видимому, он лежал на богатой постели. Он рискнул приподняться на локтях и увидел, что в складках постели были металлические кольца, из которых выходили цепи, скрывающиеся под простынями. Он отбросил простыню в сторону. Его лодыжки были прикованы. Пленник!
Возможно, этот оракул был не в состоянии вести растительную жизнь. Видимо, он, наоборот, был подвижным, несдержанным и склонным убегать. Решетка на окне, наверное, была дополнительным барьером. Трапнелу предстояло играть роль, которая автоматически должна была начаться в ближайшее время, и он оглядел свои оковы. Инструкция должна была это предвидеть.
Он попытался определить длину цепей, и, когда задвигался, они слабо и мелодично звякнули. Он оглядел свое тело. Он полагал, что оно маленькое и слабое или жирное и нездоровое. Но оказалось, что его ноги, как и все остальное, были сухими, мускулистыми, кожа загорелая. На бедре был сморщенный, давно заживший шрам, теперь едва напоминавший о ране.
Он пробежал кончиками пальцев по лицу и нашел второй шрам под левым глазом, причем свежий. Странно, если этот человек был идиотом, с детства опекаемым жрецами, откуда у него могли быть подобные шрамы?
От его движений цепи зазвенели. К занавескам балдахина подошел человек. На нем не было красной одежды, которую, как говорилось в инструкции, носили жрецы. Когда Трапнел взглянул на подошедшего, инструктаж должен был включиться, но этого не произошло.
Трудно судить о возрасте человека другой расы, но, похоже, новоприбывший был средних лет. На нем были сапоги, выше — кожаные краги, широкая, с длинными рукавами и высоким воротником туника, без видимых застежек, тусклого темно-синего цвета. На груди был вышит серебряный символ, в отдельных частях узора сверкали драгоценные камни.
На поясе из серебряных звеньев висела кобура с оружием в виде жезла. Человек выглядел явно понимающим толк в сражениях. Его кожа была красно-коричневая, волосы, видимо, черные, но когда он прошел мимо окна, они при свете оказались темно-рыжими.
