Вот тогда и стало понятно: первое плавание Ами по темным водам безбрежного моря межзвездной пустоты начнется очень скоро. А экипаж великой черепахи будет многочисленным – но не настолько, чтобы в его состав вошли все желающие.
Они достигли прибрежного пограничья Ольсны, миновали мост и вкатились в грифство Даннар глухой зимней ночью. В такое время багряный диск демонического Ролла не тревожит людей своим лихорадочным огнем, не поит силой тварей, созданных его темными и могучими чарами. Лучший сезон для охоты. И не случайно так все сложилось. Готовил поездку сам Златоголосый маэстро. А он-то, с его опытом и властью, не ошибается.
Ледяной ветер с моря зло царапал слепые окошки кареты, наглухо закрытые и утепленные. Темноту большого экипажа рассеивали две масляные лампы, укрепленные возле переднего и заднего диванов. О тепле заботилась медная печурка, устроенная в середине на полу. И освещение, и жар поступали в достатке, создавая своеобразный путевой уют. Вроде бы на юге и зима – не зима. Снег срывается, чтобы наскоро забелить поля, и снова сходит, уступая место слякоти, куда более коварному врагу путешественника. Больших морозов нет, но сырой холод донимает гораздо сильнее, чем настоящая стужа. А еще эта белесая муть облаков вместо неба. День за днем ни единого просвета, ни малейшей улыбки – хоть мимолетного отблеска лучей сияющего Адалора…
Зрец, пожилой уже мужчина, сидел в удобном глубоком кресле, установленном в самом центре огромной тяжелой кареты, рядом с печкой. Ноги укутаны в густой мех северного ориша, самый дорогой и теплый. Еще бы! Зрецу – все лучшее. Особенно теперь, когда он утомлен охотой и вымотан нескончаемым кашлем. Но держится, как и в прежние дни и ночи. Продолжал поиск, не имея помощи и подмены… Вот и теперь – как все подобные ему, смотрит куда-то вдаль и вверх, странно и неестественно закинув голову. Кресло держит сухое легкое тело плотно, надежно. Длинные бледные пальцы настойчиво щупают воздух, мнут его, как второсортную ткань в лавке мошенника. Вот и губы кривятся недовольно, вроде бы готовя отповедь торгашу. Еще мгновение – и…
– Там, – уверенно сообщил зрец. – Теперь вижу отчетливо. Не более полудня пешего пути.
Сотник стражи светцов зашевелился на переднем сиденье кареты. Когда тебе тридцать два, самое время не мечтать по-детски о славе, а торопиться намыть золотой песок удачи, щедро рассыпанный в ручье деяний. Благо он, сотник, близок к заветным водам. Отмечен благословением самого маэстро. Сопровождает служителей гармонии на Большой охоте. Достаточно привезти всего одну тварь – и двери дворца эргрифа откроются. Вчерашний светец войдет во внутренние покои. Получит право не только слушать гудение струн закона, смиренно склонив голову, но и поддерживать натяжение этих самых струн. А может статься, и будить в них звук.
Поэтому старается страж изо всех сил. Довольно прищурился, получив указание. Быстро совместил жест зреца с положением звезд Южного копья, молча поправил карту и поудобнее переместил светильник. Пальцем прочертил одну дорогу, вторую, третью, не покидая пределов весьма условно обозначенной зрецом области "полдня пути" от нынешнего местонахождения кареты.
Расположившийся на широком диване в задней части просторной кареты гласень чуть насмешливо наблюдал за стараниями сотника. В его возрасте, куда более преклонном, чужое стремление выслужиться вызывает лишь брезгливое недоумение. Дворец! Как же, сильно там ждут очередного простака. А ведь надеется, потеет, закусывает губу от усердия. Седой гласень столичного семивратного Гармониума чуть пожал плечами. Его в очередной раз посетила подобная озарению мысль: как несхожи люди! И в строении, и в предназначении, и в понимании сути вещей…
Сам он худ, жилист и высок. Имеет узкие плечи, легкие руки и длинные пальцы музыканта. Создан великим гласом пламенного белого Адалора для высокого служения. Облачен в синюю, как полуденное небо, мантию, расшитую бледным золотом. Он – светоч, сеятель лучей мудрости. Глашатай Гармониума. И хранитель непроницаемой завесы над величайшими тайнами мира, не предназначенными для слабых и неразумных. Он вооружен словом и знанием.
Сотник тоже высок ростом. А еще непомерно широк, по-звериному ладно скроен, крепко обучен. Вооружен саблей и кинжалом, несколькими парами метательных ножей. Предназначен самой природой служить и исполнять. Делает это, надо признать, рьяно и с умом. За три полных связки дней и ночей извел всех своей неукротимой энергичностью. Карета не стояла ни единого лишнего мгновения. Кони менялись, когда пассажиры трапезничали. И снова карета катилась по каменистой дороге. Приходилось спать на ходу.
Ох, накатались они… Посетили возвышенность у Алых гор, пересекли Шэльс, миновали Ронгу. Попали бы сюда гораздо раньше, если бы не приказ из столицы, вынудивший доехать до границы грифства и пересадить в указанном месте второго зреца в ожидавшую его карету… И снова мчаться на юг, ориентируясь на образ твари и след, уверенно взятый оставшимся единственным в Большой охоте старым опытным зрецом.
Такой распорядок жизни утомителен и непривычен. Но сотник, единственный в карете, выглядит бодрым и довольным. Темно-серые с синими искрами глаза коренного уроженца исконных земель Дарлы азартно блестят. Остриженные коротко, под самый корень, пепельные волосы топорщатся самым боевым образом. Еще бы! Он ведь ждет боя. Жаждет его, своего шанса оказаться полезным. Даже теперь облачен в полную броню. Парадную форму запретил для всей сотни. И гоняет подчиненных нещадно. Прав. Сам не ведает, насколько…
Гласень откинулся на мягкие подушки и прикрыл старческие глаза, подслеповатые, сильно потраченные работой с книгами. Для них ночь не просто темна – черна! Зато в любой тьме ясна и отчетлива цель охоты. И понятна ее важность. Во всем множестве грифств, от одного берега моря до другого, сейчас лишь два зреца. Бессильный старик, забывшийся в кресле посреди кареты, – лучший. Он осуществил не менее десяти личных успешных охот. Прежде твари водились повсюду. Давно, десять кип назад и ранее. С тех пор дни по четыре десятка нудно складываются в ровные связки. Те, в свою очередь, по десятку связок неспешно образуют кипу, включающую полную смену сезонов. И вот уже десять кип – а охот нет… Не ощущают зрецы багрового огня, мерзостного и чуждой, сжигающего ненавистью и жаждой. Впрочем, и зрецов осталось ничтожно мало.
А теперь наконец охота. И, если верить единственному на всю Дарлу столичному внемлецу, последняя – окончательно и бесповоротно. Твари уничтожены. Те, кого на любой проповеди он, гласень, именует краснокожими отродьями багрового Ролла. Выродками спутника и кровного брата белого Адалора, возжелавшими божественной власти.
