— Вася, опять раклы! Опять! — визгливо орет из дома стервозная Ирка. — Я щас мусарню вызову!
Мельком сочувствую Васе. И долго, подробно сочувствую себе. Юморок прорезался… Висельный.
— Мусарня уже здесь! Врачей вызывай, гражданочка! — рявкает старлей.
Из окна неожиданно гремит: «А сейчас, пользуясь случаем, хочу передать привет…» Наверное, Ирка с перепугу дистанционку уронила. Кому хотят передать привет, остается загадкой: телевизор булькает и смолкает.
— Та вызвали их, врачей ваших, — басом откликается шкаф-Вася. — Ломился тут один козел…
Выходит, зря я о нем плохо подумал. Добро, оно завсегда проявится.
— Это я козел, — служивые смотрят на меня, как на психа. — Я ломился. Этот… беглый… Он из кустов на меня вывалился. Весь в крови. «Помогите», — стонет. Я и начал стучать…
Старлей кивает с удовлетворением:
— Хорошо. Вы все правильно сделали.
За поворотом слышится шум машин. Проулок озаряют суматошные сполохи мигалок, и из-за угла выруливают сразу два «бобика». Один антикварный, с верхом из брезента. Из второго, поновее, выбирается грузный дядька в штатском. Старлей Стратичук спешит навстречу, вскидывая руку к мятому околышу фуражки.
— Взяли, товарищ подполковник! Взяли! Тут свидетель есть, он «Скорую» вызвал…
— Ясно.
Взгляд у подполковника генеральский. Насквозь. Во взгляде — лагеря без права переписки. Лет сто, не меньше.
— Поедете с нами, гражданин. Хворостов, проверьте факт вызова. Пусть подтвердят.
А у меня в голове, влетев с изрядным опозданием, бьется одно-единственное слово: «Свидетель! Свидетель!» Ф-фух, гора с плеч… Наверное, со стороны я выгляжу полным идиотом: стою, не зная, куда девать испачканные в крови руки, глупо улыбаюсь всем сразу и одновременно — никому. Самому себе.
Хлопают дверцы, становится шумно. Старлей наконец расслабляется, достает пачку сигарет. Подхожу.
— Извините, у вас сигаретку можно?
— Нужно, — улыбается мент, протягивая мне пачку «LM», и сразу становится очень милым парнем. Похоже, сегодня ночью он напьется до полного обаяния. — Курите.
Вообще-то я курю редко, и потому сигарет обычно не ношу, но сейчас организм властно требует успокоительной дозы никотина. Когда прикуриваю от дешевой «одноразки» старлея, руки у меня уже почти не дрожат. Затягиваюсь — так, чтоб легкие и мозги продрало до самого основания. Из проулка подтягиваются еще двое. Оба в цивильной одежде. С ними тащится размалеванная девица, волоча по земле драный жакет. Девице холодно. В свете фонаря видно: на скуле у нее набухает изрядный кровоподтек. Губы пляшут, девица что-то сбивчиво говорит, размазывая по лицу «поплывшую» косметику.
Машинально вслушиваюсь.
— …совсем псих! Совсем! Ненормальный. С ног сбил — и в яр… А вы где были? Где вы были, дебилы?! Он же меня… Он меня чуть не убил! Нож к горлу: читай, кричит, стихи!
— Какие стихи?
Это подполковник.
— Не знаю! — Девица близка к истерике. — Ну, стихи! Как там… сейчас… «Но ты меня пугаешь. Ты зловещ, когда стращаешь… вращаешь…
— …когда вращаешь бешено глазами, и как я ни чиста перед тобой, мне страшно».
Честное слово, само вырвалось. Девица умолкает, жалко шлепая губами. Подполковник с живостью оборачивается ко мне:
— Что вы сказали?
— Это Шекспир. «Отелло». Диалог Дездемоны и Отелло, акт пятый, сцена вторая, — лепечу я.
— Откуда вы это знаете? — подполковничья бровь ползет вверх. По склону Фудзи, до самых высот.
— Как — откуда? Из пьесы. Я Шекспира читал… в театре видел…
Такое впечатление, будто я оправдываюсь.
— Ясно.
По лицу подполковника видно, что ничего ему не ясно, кроме смутных подозрений на мой счет. Язык мой — враг мой! Молчал бы в тряпочку… К счастью, объявляется «Скорая». Раненого в наручниках грузят на носилки. Когда двое санитаров проносят его мимо меня, он вдруг приподнимается и отчетливо, дикторским тоном произносит: «Ваш выход». После чего вновь падает на носилки.
— Что он сказал?
— «Ваш выход».
Чушь. Ахинея. Бредит, наверное.
— Вы знакомы?
— Нет. Впервые его вижу.
Подполковник со значением кашляет. Ловит за плечо проходящего мимо врача:
— Куда повезете?
— В неотложку, куда ж еще?
— Стратичук, возьми кого-нибудь. Будешь сопровождать. Потом позвоните в отделение, доложите. А вы, — это мне, — поедете с нами.
Где располагается отделение, я так и не понял. «Бобик» долго петлял, подпрыгивая на ухабах, лучи фар деловито ощупывали заборы, кирпичные стены домов — и вдруг мы остановились. Табличку у входа я тоже прочитать не успел. Какое-то отделение. А какое? Кажется, в районе Южного вокзала.
Снимать с меня показания взялся лично подполковник. Предварительно соизволив, наконец, представиться:
— Качка Матвей Андреевич. Старший следователь по особо важным делам, подполковник МВД.
— Смоляков Валерий Яковлевич. Культработник широкого профиля.
— Широкого? Это как?
— Массовик-затейник. Слегка режиссер, чуть-чуть сценарист, частично гример, местами артист, немного…
Я прикусил язык. Когда меня «несет», важно вовремя остановиться. Про «немного пиротехника» следователю знать не обязательно. — Во избежание лишних вопросов.
— И швец, и жнец… — Матвей Андреевич излучает здоровый скепсис. — Работаете где?
— Большей частью по разовым контрактам. Клубы, ДК, массовые мероприятия. День Города, Проводы Зимы, КВН…
— Ясно. Значит, так и запишем: «Постоянного места работы не имеет».
Формулировка мне не понравилась,
— Документы с собой?
— Нет. Только визитки. Вот… Подполковник берет визитку за краешек, словно не желая оставлять отпечатки. Подносит к свету настольной лампы под полукруглым стальным колпаком. В фильмах такие лампы обычно направляют в лицо допрашиваемому. Хорошо, что я свидетель. У меня от яркого света глаза болят зверски. Профессиональное заболевание. Пять минут под лампой, и я признаюсь в сговоре с Шекспиром.
— Дома сейчас есть кто-нибудь?
— Есть. Должны быть. Жена, сын…
— Позвоните домой. Пусть жена приедет, привезет ваши документы.
Телефон у них старый, черный. Металл диска вытерт до блеска; трубка треснула, перевязана синей изолентой. И гудит, как иерихонская труба. В сей антиквариат хочется кричать до хрипоты: «Барышня! Барышня! Дайте Смольный!»
— Алло, Наташа? Это я… Что? Из милиции звоню, из отделения… Ну почему сразу пьяный?! Ничего не случилось. Свидетель я. Свидетель! Паспорт мой привези — им для протокола надо… Потом расскажу. Да, все в порядке. Живой, здоровый, трезвый, ничего не натворил… Одну минуту! Матвей Андреевич, какое это отделение? Номер и адрес скажите, она сейчас приедет.
