— Обойдемся, — с горечью сказал отец Криспа. — Вы нас поймали, чего уж там.
Вместе с родителями и Евдокией Крисп медленно шагал обратно в деревню. Семью сопровождала пара всадников; остальные двое ускакали вперед, помогать своим товарищам кубратам в их делах.
Нехороших делах, как начал подозревать Крисп.
Он вспомнил странное слово, которое произнес наездник с луком.
— Папа, что такое «хаган»?
— Так кубраты называют своего вождя. Будь он видессианин, он назвал бы тебя «Автократором».
— То есть императором? Вот дурак-то! — Несмотря на то что привычный мир разваливался на части, Крисп обнаружил, что еще способен смеяться.
— Конечно, сынок, — мрачно отозвался отец. А потом, помолчав, продолжил уже другим тоном, развеселившись от собственной шутки:
— Хотя, говорят, в моих жилах течет васпураканская кровь, а все васпуракане зовут себя «принцами». Ты, сынок, небось, и не знал, что твой отец — принц?
— Перестань, Фостий! — одернула его мать. — Жрец говорит, эта ерунда насчет принцев — ересь, и больше ничего. Не забивай мальчику голову.
— Ересь или нет — это, конечно, жрецу виднее, — согласился отец. — А вот по поводу «ерунды» спорить не стану. Разве кто-нибудь когда-нибудь слыхал про голодных принцев?
Мать Криспа фыркнула, однако ничего не сказала. Они уже вошли в деревню, где их могли услышать соседи. А разговоры о ереси опасная штука.
— Что они собираются с нами делать?
Вопрос касался темы более безопасной, хотя ответа на него покуда тоже не было. Крестьяне стояли под прицелом кубратских стрел и ждали.
Вскоре прискакали еще всадники, которые гнали перед собой уже не людей, а домашний скот.
— Скотина пойдет с нами, отец? — спросил Крисп, удивленный такой заботливостью кубратов.
— С нами — да, но не для нас, — коротко ответил отец.
Кубраты начали что-то выкрикивать, кто по-видесски, а кто на варварском наречии. Крестьяне переглядывались, пытаясь понять, чего хотят от них кочевники. Потом, увидев, в каком направлении двинулись коровы и овцы, люди побрели за ними на север.
* * *
Для Криспа дорога в Кубрат оказалась увлекательнейшим приключением. Топать пешком весь день напролет было не труднее, чем выполнять повседневную работу, которой он занимался бы, не напади на их деревню всадники, зато каждый день приносил с собой что-то новое. Крисп даже не представлял себе раньше, насколько огромен мир.
О том, что их гнали насильно, он в общем-то не думал. Кормили его здесь гораздо лучше, чем дома; кубраты, которым он бросил вызов в ту первую ночь, решили приручить его и приносили ему куски жареной говядины или баранины. Вскоре игру подхватили и другие кочевники, так что «юный хаган» порой был не в силах съесть все, что ему давали.
По настоянию отца Крисп никогда не отказывался. А если кубраты не требовали, чтобы он ел непременно у них на глазах, остатки перепадали его близким. Непомерный аппетит Криспа обеспечил ему репутацию бездонной бочки, и паек его от этого только увеличивался.
В конце третьего дня пути на север всадники, напавшие на его деревню, встретились с другими бандами, которые тоже переправляли пленников и трофеи в Кубрат. Для Криспа это оказалось полной неожиданностью. Он никогда не задумывался о мире, лежавшем за пределами родных полей. Теперь до него дошло, что захват его семьи был чем-то большим, чем случайный набег.
— Откуда все эти люди, пап? — спросил он, глядя, как еще одна группа оборванных и понурых крестьян вливается в общий поток.
Отец пожал плечами, и Евдокия хихикнула — она путешествовала у Фостия на плечах.
— Кто знает? — ответил отец. — Еще одна несчастная деревня, которой не повезло, как и нам.
«Не повезло». Крисп переварил услышанное и нашел его странным.
Он наслаждался жизнью. Спать под открытым небом — не такое уж тяжкое испытание для шестилетнего пацана, да еще летом. Но отец явно не испытывал симпатии к кубратам и наверняка убежал бы от них, если б мог. Это побудило Криспа задать еще один вопрос, который раньше не приходил ему в голову:
— А зачем они угоняют крестьян в Кубрат?
— Вот, видишь его? — Отец подождал, пока всадник проскачет мимо, и показал пальцем ему в спину. — Скажи мне, что ты видишь?
— Человека на коне с большой мохнатой бородой.
— У коней не бывает бороды, — сказала Евдокия. — Ну и дурачок ты, Крисп!
— Цыц! — одернул ее отец. — Все верно, сынок — человек на коне. Кубраты почти не слезают со своих лошадей. Они путешествуют верхом, воюют верхом и пасут стада тоже верхом. Но крестьянскую работу, не слезая с коня, не сделаешь.
— Так они и не хотят быть крестьянами, — заметил Крисп.
— Верно, не хотят, — согласился отец. — И все-таки крестьяне им нужны, хотят они того или нет. Крестьяне всем нужны. Стада не могут обеспечить человеку всю пищу, которая ему нужна, и уж тем более не могут накормить лошадей. Поэтому кубраты приходят в Видесс и угоняют людей вроде нас.
— Может, все еще не так плохо, Фостий, — сказала Таце. — Они не смогут отнять у нас больше, чем императорские сборщики податей.
— Почему это не смогут? — возразил отец. — Фос, владыка благой и премудрый, знает, как я не люблю сборщиков, но год на год не приходится, и они всегда оставляют нам что-то, чтобы не сдохнуть с голоду. Они обдирают нас — но не сдирают с нас шкуру. Если бы кубраты поступали так же, Таце, им не приходилось бы то и дело охотиться за крестьянами. Им хватило бы одного раза.
Ночью среди пленников начались волнения. Очевидно, многие из них разделяли мнение отца Криспа и поэтому попытались бежать от кубратов. Шум поднялся несусветный, громче, чем в ту ночь, когда кочевники напали на деревню.
— Дурачье, — сказал Фостий. — Теперь нам всем придется туго.
Он оказался прав. Кубраты начали поднимать полонян до зари и гнали весь день, делая лишь короткую остановку на обед. После скудной еды людей снова заставляли прибавить шагу, устраивая привал только тогда, когда дорога терялась в кромешной тьме. А на северном горизонте, с каждым днем все ближе, вздымались вершины Заистрийских гор.
Очередной привал кубраты устроили возле небольшой речушки.
— Скинь-ка рубаху и искупайся, — велела Криспу мать.
Он снял рубашку — единственную, что у него была, — но в воду ему лезть не хотелось. Уж очень она казалась холодной.
— А почему ты сама не хочешь помыться, мам? — спросил он. — Ты грязнее меня.
Хоть мама и выглядела замарашкой, он-то знал, что под слоем грязи скрывается одна из первых красавиц деревни.
— Сейчас мне лучше побыть чумазой, — мельком глянув в сторону кубратов, сказала мать и провела запачканной ладонью по лицу.
