— На семи ветрах, на пяти дождях, между небом и землей, между солнцем и водой, забубень-травой зелёной, коренной смолой ядрёной, лапой лягушиной, кожурой змеиной…
— Эй, уважаемый, уважаемый, кончай дискотеку! — попытался прервать его ухищрения Хохматых.
Но дед махнул глиняной луковицей и осыпал сержанта серым порошком. Тот захлебнулся. А Тубов сказал весело:
— Это вам, гражданин, в лишнюю тысячу встанет! Баксов!
Тут старик и на него сыпанул. У Тубова перехватило дыхание и страстно засвербило в носу — аж слезой пробило. А бородач приплясывал вокруг, перчил едким порошком служителей автомобильного закона, аки жареных поросят, и тараторил:
— Двигуны-колесуны, толкуны-вертуны устали не знают, колесо вращают! Резвые, трезвые, день и ночь полезные!
Тут Хохматых чихнул, и Тубов увидел сквозь выпуклые слезы, как напарник уменьшился ростом. Он чихнул второй раз и снова сократился на пару фуражек. Словно неведомая сила вбивала его в асфальт. «Эк тебя плющит», — подумал Тубов. Сержант продолжал чихать и уменьшаться, пока не стал размером с сапог. Маленький, толстый, как бочонок, в огромной фуражке на круглой голове, с квадратной кобурой на широком ремне. Весь какой-то мультяшный.
«Хохматых, кончай прикалываться», — хотел сказать Тубов, но вместо этого чихнул. Да так яростно, что едва не вывернулся на изнанку. И тут же топтавшийся рядом дед рванул в высоту. «Чихать нельзя!» — запаниковал Тубов, зажимая нос обеими руками, даже уши заложило, а фуражка сдавила голову. Не удержал. Снова чихнул, да так, что отбросило спиной на колесо. Сверху, как гром небесный, рокотал дед…
Потом Тубов протер глаза и очумело уставился на Хохматых, очумело уставившегося на него. «Во чучело!» — подумали оба. Тут их вознесло. Дед держал за воротник в каждой руке по сержанту и деловито разглядывал, как убитых бройлеров в универсаме. В отличие от тихих бройлеров, сержанты дергали лапками и грозили кукольными голосками.
— Годятся, — сказал дед и бросил их в ящик, провонявший демоном.
Сержанты плюхнулись на деревянную скамейку. Тубов тут же вскочил и попытался выбраться, вцепившись в занозистые края. Но старик отвесил ему щелбан в центр фуражки, припечатал к лавке. Потом накрыл крышкой.
— Мы передумали! — запищал Тубов. — Штрафовать не будем!
Ответом был похоронный стук молотка. Потом грохнул капот, как крышка гроба, и стало совсем темно.
— Чего я жене скажу? — взволнованно заверещал Хохматых.
Тут донесся глухой крик деда:
— Сцепление!
Сержанты почувствовали, как им в ноги сунулись какие-то педали. Потом раздалось:
— Газу!
И в их зады вонзились гвозди, которыми, оказалось, заканчивались палки, что шли от педалей в ящик. Сержанты взвыли и задрыгали ногами.
— Полный газ! — рявкнул дед, втопил деревянную педаль, и Тубов с Хохматых взревели, бешено вращая тугой механизм.
Наручные часы Тубова, сделавшиеся большими, как будильник, отмигали светящимися цифирками полтора часа, прежде чем дед нажал на тормоз. На фуражки сержантам упала увесистая рейка, они вякнули, подпрыгнули, схватились за головы и перестали работать ногами. Ручник со скрежетом заблокировал педали. Приехали…
Снаружи доносился разный невнятный шум. Вот дед заскрипел и брякнул дверью. Заговорил с кем-то:
— Здрав буди, Михоня!
— И ты здрав буди, Левонтий! Люди бают, ты самого Автокатила в тачку приспособил?
— Людям сбаять, что собаке слаять. Ты лучше скажи, Михоня, чего там кудесники в бухгалтерии начудили, что ни прибытку, ни дивиденду? А то я этой ведьме секретарше звоню, а она кобенится. Чую, нового гендиректора выбирать надо.
— Не ты один, Левонтий, эдак чуешь. Лесовики предлагают в генеральные двинуть главного волхва внешнеэкономического отдела…
Голоса стали удаляться и стихли.
— А я нисколько не устал, — деревянным голоском порадовался Хохматых.
— Ты лучше прикинь, как у полковника отмазываться будешь, — охолонул его Тубов. — Пост оставили, машину тоже. Небось, в розыск уже объявили…
Тут раздалось подозрительное царапанье, и сержанты примолкли. Под них явно копали. С нездоровым скрежетом грызла грунт лопата, шуршала выгребаемая земля, торопливо пыхтели невидимые копари.
— Эй! — позвал Хохматых. — Уважаемые!
— Шурум-бурум! — зашипели снизу. — Не анафемствуй, сотоноил! Запри гортань!
— Наши уже здесь, — запищал Тубов в ухо напарнику. — Выследили. ОМОН или СОБР. Ругаются, родимые!
— Хватит? — перешёптывались под ящиком. — Или ещё копнуть?
— Нормаль. Пилу давай.
Зажикала поспешная ножовка, и сержанты задами зачуяли сладкую дрожь близкой свободы, заёрзали радостно. Невидимый освободитель перепиливал планки, на коих зиждился тюремный ящик. Потом треск — ящик выпал. Тут сержанты сообразили, зачем нужен подкоп — иначе ящик из-под машины не вытащить, высоковат будет. Их болтало внутри, кидало на стенки, но не больно. Потом ящик установили горизонтально, и кто-то скомандовал хрипло:
— Ну, пошла метла по кочкам! По кочкам, кусточкам, по узеньким дорожкам, через пень-колоду, каменья да воду, прыг-поскок деревянный конёк, мети помелом, только пыль столбом!
И их понесло по кочкам. Катало и колотило так, что будь сержанты из материала пожиже, из свинца, например, или олова, то их укатало бы в шары. Наконец раздалось:
— Стой, тормози, дальше не вези! — и ящик шмякнули на землю.
— Получи демона, Макитрыч, и гони пятьсот бульденов, как договаривались, — сказал кто-то хриплый.
— А это точно он? — спросил некто прокурорским голосом.
— Обижаешь, начальник! Печати видишь? — прохрипел продавец. — Левонтий как запечатал, так он там и сидит.
— Вижу, вижу. И нюхом того пуще чую, — удовлетворенно пророкотал прокурор-Макитрыч и хохотнул: — Вот колдун удивится!
— Еще как удивится! — подхихикнул хриплый. — Начнет сцепку дёргать да газку поддавать, ан тачка-то и не шелохнётся! Ты бульдены-то давай считай, Макитрыч. Сюда вот в кузовок.
Прокурор быстро забормотал, отсчитывая. И часто, как вода из недовернутого крана, послышалось: буль-буль-буль…
— Жидкая валюта! — догадался пришедший в себя Тубов.
— Буль, буль, буль… дзынь…
— Стой, замени!
И снова:
— Буль, буль, буль…
— Нас продали, — с горечью пропищал Хохматых. — Как хомяков… С ящиком…
Неведомый Макитрыч постучал кулаком в крышку и сказал по-прокурорски:
— Шурум-бурум, Автокатил! Сейчас в бутылку пойдешь. Слышишь меня, сотоноил этакой?
— Ладно, давай бутылку! — подал кукольный голосок находчивый Тубов. — Поднимай люк, переходить буду.
