В городе начали готовиться к будущему суду. Скрепя сердце, предвидя гнев сограждан, один из двух городских адвокатов — мэтр Шульц — принял назначение защитника обвиняемых. Хотя злые языки, которых в городе имелось немало, поговаривали, что недовольство юриста было скорее показным. Дескать, пленники обещали ему щедро заплатить за услуги из утаенных от следствия денег, якобы зарытых где-то в лесу.
Как бы там ни было на самом деле, надежды злодеев на затяжной процесс и обычную в таких случаях процедуру не оправдались. Обеспокоенный появлением разбойничьих шаек, ландграф Дитрих издал указ, предписывавший особые меры и упрощенное судопроизводство для борьбы с преступившими закон. Участие защитника в таких делах упразднялось, на вынесение приговора отводился один день. Согласно новому установлению, все схваченные воры и разбойники, опознанные свидетелями, независимо от тяжести преступления, приговаривались к смерти через повешение.
Исключение делалось для лиц, доказавших свое благородное происхождение. Вместо петли их приговаривали к отсечению головы.
В шайке, захваченной на лесном хуторе, дворян не оказалось. Городской судья Янес, заслушав свидетелей, приговорил воров к виселице. В свою очередь магистрат решил, что публичная казнь при большом стечении народа окажет на людей успокаивающее действие. Все именитые жители города получили личные приглашения на экзекуцию. По округе разослали гонцов, оповестивших крестьян о времени и месте исполнения приговора. Палачу выделили из городской казны деньги для сооружения новой виселицы, на которой смогли бы уместиться все приговоренные.
Предвидя наплыв любопытствующих из соседнего городка Туффе и ближайших сел, бургомистр распорядился повысить въездную пошлину с трех до шести имперских грошей, что вызвало сильное недовольство приезжих. А за несколько дней до казни по Гроссбергу вдруг поползли тревожные слухи о вооруженных незнакомцах, замеченных в Охотничьем лесу. Стали говорить, что это сообщники приговоренных, которые готовятся напасть на город и освободить своих дружков.
Бургомистр приказал закрыть городские ворота и выставить у тюрьмы усиленную стражу. Судья Янес, не меньше других обеспокоенный слухами, учинив следствие, быстро установил: разговоры о разбойниках начались с некоего Токри Вагера, мастера суконного цеха. Человека пустого, вздорного и сильно пьющего. На допросе Вагер раскаялся, со слезами признался в сочинении и распространении зловредных измышлений. После чего был приговорен к солидному штрафу в шесть имперских талеров.
Наконец наступил день казни. На Ратушной площади, где перед зданием магистрата поставили виселицу, собрались чуть ли не все жители города и много приезжих. Вооруженные алебардами стражники охраняли помост, палач и двое помощников крепили на перекладине веревки с петлями. Толпа вокруг гудела, шумно обсуждая предстоящие зрелище, а горячие пирожки с ливером и горохом под пенистое пиво шли просто нарасхват. Стояла страшная толчея, которую усиливали подмастерья из разных Цехов, старавшиеся под шумок задеть друг дружку не только словом, но и локтем.
Тем временем бургомистр, члены городского совета, именитые гости заняли места на трибуне для знатной публики. Судья Янес, у которого накануне разыгрался ревматизм, кутался в бобровую шубу и жаловался на болезнь соседу — настоятелю местного монастыря. Святой отец вежливо слушал и обещал лично помолиться, чтобы Господь послал скорбящему облегчение в страданиях. За спиной монаха, во втором ряду виднелось серьезное лицо оставшегося не у дел мэтра Шульца.
Но вот на Ратушной башне зазвучал Большой колокол, и со вторым ударом шум толпы стих. Большинство людей повернули головы к Хлебной улице, в конце которой находилась городская тюрьма. Многие вытягивали шеи и толкались, пытаясь первыми увидеть приговоренных. Ожидания их не были обмануты: вскоре, одна за другой, на площадь выехали три повозки. В каждой сидело по трое закованных в цепи злодеев, а рядом шли вооруженные до зубов городские стражники. Не успел Большой колокол ударить в последний раз, как телеги остановились у помоста, где замерли палач с помощниками.
* * *
Вальтер Глонвий приподнялся на локте, в очередной раз позвал Пауля.
Двенадцатилетний ученик городского лекаря, любопытный, непоседливый, как все подростки, был приставлен ухаживать за раненым. Мальчик, взбудораженный разговорами о казни и досадовавший, что оставлен в доме, все время норовил выскочить на улицу.
Вот и сейчас Глонвий, скучавший от вынужденного безделья и отсутствия выпивки, заподозрил, что ученик удрал поглазеть на казнь. Последние несколько дней стрелок чувствовал себя неплохо, даже мог вставать. Но возможное «дезертирство» маленького Пауля, который до этого с благоговением смотрел на героя-стрелка и старался во всем угодить, вызывало досаду. И когда паренек все-таки вбежал в комнату, стрелок для начала отвесил ему легкий подзатыльник. А потом грозно пообещал оторвать уши, если тот опять сбежит на улицу.
Чувствуя за собой вину, мальчик все же сделал вид, что обиделся. Подав стрелку требуемый ночной горшок, молча отошел к окну. Дыша на замерзшее стекло, он рассматривал укрытую снежным покрывалом улицу. Ничего интересного там не происходило: пустой поворот с Угольной на Суконную, на крышах домов вокруг печных труб почерневший от золы снег.
— Забери, — приказал стрелок, ставя посудину на пол. — Нет, подожди…
Пауль послушно остановился.
— Потом вынесешь, — проворчал раненый, — а то опять удерешь… Садись.
— Не удеру, очень надо, — мальчик уселся на табурет с высокими резными ножками. Сунув ладони подмышки, вытянув ноги, с деланным любопытством уставился на потрескавшиеся носки башмаков.
— Хочешь сходить посмотреть, как будут вешать? — вкрадчиво спросил Вальтер.
Паренек с надеждой глянул на стрелка, но увидев на бородатом лице ехидную улыбку, отрицательно мотнул коротко стриженной головой.
— Ну и правильно, — стрелок откинулся на подушки. — Нечего тебе там делать.
Он помолчал, потом спросил:
— А ты знаешь, что даже просто увидеть палача — очень плохая примета?
Пауль скептически фыркнул.
— Мастер Герберт говорит, что верить в приметы — глупо, — сказал он снисходительно.
— Ты не все слушай, что твой мастер говорит, — веско ответил стрелок. — Я за войну таких чудес насмотрелся — ему и во сне не привидится. Ты, например, знаешь, что зараза из-за Далербергского палача началась?
Мальчик с любопытством посмотрел на Глонвия.
— Мастер Герберт говорит, что моровые миазмы… — начал он, но раненый состроил такую гримасу, что Пауль сбился и захихикал.
