Она замолкла, а тем временем далекий рев дракона становился все тоньше и тоньше, пока не перешел в пронзительный визг. Вилл понимал, что происходит нечто грандиозное, но звук не давал ему ни малейших намеков, что именно.
— Бабушка? — пробормотал он нерешительно. — А что сейчас?
— Этот — он очень умный, он прекрасно сражается и умеет ускользать. Но от василиска ему не уйти. Василиск уже знает два первых слога его тайного имени. В этот самый момент он обращается к его сердцу с приказом остановиться.
Рев дракона снова стал громче, а потом еще громче. Отзвуки рева прыгали от холма к холму, складываясь в нечто невероятное. И сквозь всю эту какофонию прорезался звук, похожий на нечто среднее между воплем огородного пугала и скрипом ножа по стеклу.
— Теперь они почти соприкасаются. Василиск тянется к своей жертве…
Мир словно взорвался. Череп Вилла озарился изнутри ослепительно-белым светом, и на какой-то миг, показавшийся годами, всякая надежда остаться в живых пропала. Затем бабушка укрыла его каменным плащом, обняла и низко пригнулась к земле, верной защитнице всех попавших в беду.
Когда Вилл очнулся, было темно и он лежал на холодной земле, никого рядом не было. Он собрался с силами и кое-как встал. На западе, куда улетели драконы, тускло светилась красно-оранжевая полоска заката. У реки и на болоте квакали лягушки. В темном вечернем небе метались ибисы, искавшие место для ночлега.
— Бабушка? — Вилл доковылял до вершины холма, часто запинаясь об острые, откуда-то взявшиеся камни, царапая о них лодыжки. Все его тело, каждый сустав нестерпимо ныли. В ушах стоял звон, словно фабричные колокола возвещали о конце смены. — Бабушка!
Никакого ответа.
А по склону холма, от вершины и до того места, где он очнулся, тянулась каменная осыпь. Торопясь подняться наверх, Вилл на камни толком не смотрел, теперь же он увидел, что поверхности у них разные: то гладкие и уютно-серые, как каменная бабушка, то зубристо-изломанные, липкие от крови.
Камень за камнем Вилл перетаскал их на вершину, на прежнее место, выбранное прапрапрабабушкой, чтобы ей удобнее было наблюдать за деревней. На это потребовалось несколько часов. Затем он начал громоздить их друг на друга, стараясь уложить повыше, однако в конечном итоге получившаяся пирамидка не достала ему даже до пояса. Воти все, что осталось от той, которая столько уже поколений стояла на страже деревни.
К тому времени когда работа — самая тяжелая за всю его жизнь — была закончена, стемнело уже окончательно, в угольно-черном, безлунном небе сверкали яркие колючие звезды. Если прежде, работая, Вилл обливался потом и совсем не замечал холодного ветра, задувавшего ему под рубашку, теперь он начал дрожать от холода. А в голове вдруг всплыл естественный вопрос: почему никто его не хватился, никто не нашел? Где его тетя, да и все остальные?
Вилл никогда не расставался со своим колдовательным мешочком. Теперь он вытащил мешочек из кармана штанов и высыпал все его содержимое на ладонь. Перемятое перо голубой сойки, маленький осколок зеркала, два желудя и плоский округлый камешек, одна сторона которого была помечена крестиком. Осколок зеркала он отложил, а все остальное покидал обратно в мешочек. Затем обратился по тайному имени к lux aeterna[1], призывая его ниспослать в этот низменный мир малую толику своего сияния. Сквозь зеркало просочился мягкий, как от гнилушки, свет. Держа зеркальный осколок в вытянутой руке так, чтобы видеть в нем свое лицо, Вилл спросил:
— Как это вышло, что наши из деревни так за мною и не пришли?
Губы отражения слегка шевельнулись в серебристом омуте зеркала.
— Они приходили.
Губы эти были бледные и немного синюшные, словно у трупа.
— А почему они ушли? Почему не забрали меня домой? Вилл бессознательно пнул прабабушкину пирамиду, водруженную им с такими трудами и без чьей-либо помощи.
— Они тебя не нашли.
Волшебное зеркало понимало все, что ему скажут, до ужаса буквально и всегда отвечало только на заданный вопрос, а не на тот вопрос, который имелся в виду. Но Вилл был упорен.
— Почему они меня не нашли?
— Тебя здесь не было.
— А где я был? Где была бабушка?
— Вас не было нигде.
— Как это может быть? Как могли мы не быть нигде?
— Взрыв василиска искривил мир и сеть времени, его заключающую, — бесстрастно объяснило зеркальце. — Булыжная леди и ты были отброшены вперед примерно на половину дня.
Было ясно, что ничего более внятного добиться от зеркала не удастся. Вилл пробормотал заклинание, разрешающее всезнающему свету вернуться туда, откуда тот пришел, а затем, опасаясь, что кровь на его руках и одежде привлечет вечно голодных ночных духов, поспешил домой.
Добравшись до деревни, он узнал, что отряд, посланный на его розыски, все еще где-то там бродит и ищет. Те же, кто остался в деревне, поставили посреди деревенской площади высокий шест, вздернули на него головою вниз соломенное чучело и подожгли его, надеясь, что, если Вилл еще жив, свет укажет ему дорогу к дому.
Как, собственно, и вышло.
Через два дня после этих событий в деревню приполз из Старого леса искалеченный дракон. Он медленно, из последних сил дотащился до главной площади и рухнул без движения. Крылья его куда-то подевались, в фюзеляже зияли дыры, но даже и так от него исходили едкий запах мощи и миазмы ненависти. Из его распоротого брюха сочилась какая-то жидкость, наверное топливо, и теперь, когда дракон лежал, под ним на булыжниках медленно расползалось маслянистое пятно. Среди тех, кто сбежался поглазеть на невиданное чудище, был, конечно же, и Вилл. Едва ли не все, кроме него, отпускали шуточки и едкие замечания — какая, мол, все-таки уродина. Ну да, конечно же, дракон был построен из холодного черного железа, а взрыв василиска сделал его еще чернее, на месте прежних крыльев торчали короткие иззубренные пеньки, боковые бронеплиты были во многих местах распороты. Но даже и в таком состоянии, полуубитый, дракон был прекрасен. Построенный искусными в ремеслах карликами по чертежам высоких эльфов, как мог он не быть прекрасен?
— Это твой, да? — спросил Пак Ягодник[2], ткнув Вилла кулаком в бок.
Вилл раздраженно пожал плечами и ничего не ответил.
— В смысле, тот самый, которого сбил василиск.
— Не знаю, да мне и все равно. Не я же притащил его сюда.
Все надолго замолчали. Затем где-то в глубине драконьей груди заработала какая-то машина. Глухое урчанье постепенно перешло в дребезжащий вой и резко оборвалось. Дракон медленно, с явным трудом открыл один глаз.
