Никто не заметил их, только зловещий ворон собирался насытиться плотью человека.
Со звезд дул холодный ветер.
Сначала было опасное восхождение, а затем Акроннион двинулся по ровным, широким ступеням, которые вели от края к логову, и в тот момент заслышал он на верхней ступени непрерывное хихиканье Счастливого Животного.
Тогда он испугался, что эта радость может быть непреодолима, и ее не смутить самой печальной песней; однако он не повернул обратно, а мягко поднялся по лестнице и, поместив агатовый сосуд на ступень, запел песню под названием Печаль. Она была о далеких, забытых вещах, случившихся в счастливых городах давным-давно, в зените нашего мира. Она была о том, как боги, животные и люди давным-давно любили своих прекрасных спутников и давным-давно обратились в пыль. Она была о золотом времени счастливых надежд, но не об их исполнении. Она была о том, как Любовь презирала Смерть, но в то же время и о том, как Смерть рассмеялась. Довольное хихиканье Счастливого Животного внезапно прекратилось. Оно поднялось и встряхнулось. Оно сделалось несчастно. Акроннион продолжал петь свою балладу под названием Печаль. Счастливое Животное мрачно приблизилось к нему. Акроннион не поддался панике и продолжил песню. Он пел о злонамеренности времени. Две слезы повисли в глазах Счастливого Животного. Акроннион передвинул агатовый сосуд ногой в подходящее место. Он пел об осени и смерти. Животное плакало, как заледеневшие холмы плачут, тая, и огромные слезы падали в агатовый сосуд. Акроннион отчаянно пел; он пел о незаметных вещах, которые люди видят и потом не видят снова, о солнечном свете, падавшем на равнодушные лица, а теперь увядшем безвозвратно. Сосуд был полон. Акроннион почти отчаялся: Животное было слишком близко. Он подумал, что оно уже коснулось его рта! – но это были только слезы, которые стекали на губы Животного. Он чувствовал себя как лакомый кусочек на блюде! Животное переставало плакать! Он пел о мирах, которые разочаровали богов. И внезапно, удар! Верное копье Аррата пронеслось из-за плеча, и слезы и радость Счастливого Животного подошли к концу отныне и вовек.
И осторожно унесли они сосуд слез, оставив тело Счастливого Животного как новую пищу для зловещего ворона; и достигнув соломенного дома, продуваемого всеми ветрами, они попрощались со Стариком, Который Заботится О Фэйриленде; а старик, заслышав о случившемся, потер руки и забормотал: «И прекрасно, и замечательно. Моя капуста! Моя капуста!»
И немного позже Акроннион снова пел в зеленом дворце Королевы Леса, сначала выпив все слезы из агатового сосуда. И был торжественный вечер, и весь двор собрался там, и послы из легендарных и мифических стран, и даже кое-кто из Terra Cognita.
И Акроннион пел, как никогда не пел прежде и никогда не будет петь вновь. O, печальны, печальны все пути человека, кратки и жестоки его дни, и конец их – беда, и тщетны, тщетны его усилия: и женщина – кто скажет это? – ее судьба предречена вместе с судьбой мужчины вялыми, безразличными богами, обратившимися лицами к другим сферам.
Подобным образом он начал, и потом вдохновение захватило его, и вся беда в том, что красоту его песни мне нельзя описать: в ней было много радости, но радости, смешанной с печалью; эта песня была подобна пути человека: она была подобна нашей судьбе.
Рыдания зазвучали в его песне, и вздохи возвратились эхом: сенешали и солдаты рыдали, и громкие крики издавали девы; подобно дождю, слезы лились с каждой галереи.
Повсюду вокруг Королевы Леса пронесся шторм рыдания и горя.
Но нет – она не заплакала.
