4-12 марта 2000 года
Анне Керман, Ольге Стороженко, и себе – за компанию
Восторг бесприютицы, вечный подвес,
Беспутица – тоже неплохо.
Какая фонема лукавая – "бес",
Приставка с оттенком подвоха.
Задорные искорки смерти, прицел
Хрусталика – выстрела жажда.
Прохожий, с дороги! Останешься цел...
Останется, только не каждый.
Мы тёртая стойкая нечисть, мы ждём,
В союзники выкликав случай,
Когда все засовы размоет дождём,
И мы свою долю получим.
Работа? Её мы доделаем в срок...
Язык, диктофон и бумага.
А вечером ноги несут на порог
К таким же, как мы, побродягам.
"Привет, Франсуа! Как здоровье Марго?
Артюр! Как торговля, дружище?"
Садишься и учишь ночное арго
С оравою своден и нищих.
Уюта? А ну, что ещё за байда?...
А хочешь узнать о грядущем -
Так к нашим услугам почти что всегда
Табачно-кофейная гуща.
Приветливо вскинуть обманщицу-бровь
Сложна лицедейства работа!
Небесную изображая любовь
Из похоти, злобы, расчёта.
Побольше бы холода! В холоде – власть
Над сонной ордой иноверцев.
И орден – змеиный рентгеновский глаз
На месте, где теплилось сердце.
30 января 2000 года
Я собираю сны исподтишка
В котомку глаз, но вскидывая веки,
Теряю их, как шило из мешка,
И не найду, и только отсвет некий
Всё льнёт и льнёт к поверхности вещей.
Я постепенно ночь с ладоней смою,
И словно ненароком и вотще,
Я в день с его бодрящей кутерьмою
Войду. Священник так заходит в храм.
И, словно в незнакомые иконы,
Я посмотрю в оклады грязных рам
С продолговато-узкого балкона.
Я отпускаю в матовый зазор
Своей судьбы окрашенные срезы.
С аорты счистив умершего сор,
Я обнаружу зрячее железо.
Оно поёт, вибрирует; оно
Целует лёд в глазах моих наперсниц.
И я брожу в остуде затяжной
Ступенчатыми выводами лестниц.
Не выход – вывод. Далее – везде.
Отмерен такт, но снова мерь, и дальше,
Пока в молебнах утренней звезде
Не различишь едва заметной фальши.
Иная метафизика теперь.
Я пью из тростникового надлома
Солёный стон, смакую след потерь.
Тонка лучей лиловая солома.
Я ненавижу, мыслящий тростник,
Всего лишь то, что вырос ты из тины.
Как сладко мне кристаллы вечных книг
Расслаивать в зеркальные пластины,
Чтоб видеть в них себя, ещё себя,
Опять себя – нагой обломок неба.
Манжеты, словно чётки, теребя,
Я сам себе – единая потреба.
И я умею камень расколоть,
И влить в него останок рваный света.
Но болью разлинованная плоть
Как шов, на смысл накладывает вето,
И ставит подпись – дымом всех святынь,
Которые, как выяснилось скупо,
Её не оценили и в алтын,
Ославив как "подвижный образ трупа".
И вот оно – во многом так и есть.
Не Воскресенье, но могилы вскрыты.
И не звучит архангельская лесть,
А лишь свиной щетины о корыто
Шершавый повторяющийся звук,
И ритм совокупления, и только.
Но разорвав смыкающийся круг
Отчаянным и страшным взглядом волка
Я вырвался. Я взял в себя расщеп.
Я смерть держу на поводке коротком.
И вот она выпрашивает хлеб,
В мои зрачки заглядывая кротко.
23 марта 2000 года
Леди, скажи – куда мне теперь вернуться?
Город мой стёрт времени поцелуем
Даже со стёкол памяти. Не согнуться -
Значит – сломаться. Я же ещё балую
С ветром, рассветами... Считывать камня речи
Слухом досель глухонемой ладони
Я научился. Чей не поймёшь предтеча,
Нет! – при царе Горохе тире Гвидоне
Штатный Гомер на половину ставки,
Вещий Боян, а может, не шибко вещий.
Коллекцьонирую пуговки, камилавки,
И непредметное, - типа, узоры трещин.
Леди, ну впрямь, сколько же это можно? -
Карты, причалы, боцман сердит, как бука,
Пьян, как свинья... А в сундуке дорожном
Чёрный квадрат бывалого ноутбука,
Пара дискет, пара рубашек, стёртых
Стиркой настолько, что поползли волокна.
Печень шалит, и по ночам аорта
Падает как девяносто восьмые "окна".
Всё тереблю "Физики" том поджарый,
Заинтригован вчуже, но буду краток:
Раз переезд приравниваем к пожару,
Что же в итоге вырос объём манаток?
Ветхий диплом почётного Одиссея
Так утешает, особенно в качку если...
Бурю пожну, - ветер на совесть сеял.
Впрочем, не жалуюсь. Тихо скончаться в кресле
В этом, понятно, нет никакого стиля,
Вкуса, изюминки, я бы сказал, нюанса.
У Дон-Кихота, кореша из Кастилий,
Ведать пиаром взялся какой-то Панса
Если судить по подписи к пресс-релизу
С подзаголовком "Победа над группой мельниц".
Вишь, у испанцев, знамо, свои капризы.
Мне б разобраться с тазиком полотенец...
Город приморский скис в межсезонной прели.
Месяц ещё в море не выйдет судно.
Как симбиоз торговца и менестреля,
Я проволучке даже и рад подспудно.
Я по салонам – об Абеларде, Юме,
Люмен, феномен, тэта, опять же, дзета...
А между тем, перец сыреет в трюме,
Палуба в кружево вредным жучком изъета.
Всё к одному – не избежать ремонта.
К маю просохнем, купим шёлков на сдачу.
Смертной чертой линия горизонта
Перед глазами заново замаячит.
Леди, скажи, зачем ангелицу плена
Напоминаешь, шахматы к битве строя,
Ту, что как звали, так и зовут – Елена,
Из-за которой сгорела родная Троя?
Греки ошиблись, - вовсе Парис не умер,
Тот, кто проник в Эдем, наплевав на право
Доступа... Дальше – сатира, она же - юмор,
Перец, матросы, "Windows", вау, браво...
Леди, скажи – куда мне теперь вернуться?
Город мой стёрт времени поцелуем
Даже со стёкол памяти. Не согнуться -
Значит – сломаться. Я же ещё балую....
12-13 февраля 2001 года
...Горькое сегодня небо. Что, впрочем, трезвит.
Я выхожу из метро, миную руины раскуроченной перекосившейся тары (зря её убирают: месяца за два сложился бы лабиринт – Кносскому не чета...), попадаю в метель бумажной отшелушившейся, отшуршавшей своё чешуи – время меняет шкуру с каждым газетным выпуском, о, времена...а о нравах не будем -пусть их....