«Несмотря ни на что, он законный властитель Орды, он хан! — возмутилась Айра. — Его нельзя отпускать, он знает, что у меня нет его ребенка. Отпустить его — значит отдать себя в его власть!»
— Убить, — сказал Коренмай. — Нельзя отпускать его безруким калекой, это было бы слишком подло.
— Убить, — подтвердил Ритан. — Это станет милостью для него.
— Отпустить, — четко сказал Имур. — Он не раз спасал наши жизни, он — единственный, кто на моей памяти жил по-настоящему. Пусть боги затушат огонь его сердца, я не хочу брать это на себя.
Все трое посмотрели на Айру — было видно, что им не нравится, что решать судьбу поверженного хана выпало ей, но и оставлять ее незапятнанной, отошедшей в сторону, им не хотелось.
«Пусть живет, — продолжал настаивать Голос. — Он теперь совершенно не опасен. Он не скажет никому о том, что ты не носишь его ребенка, а если вдруг и скажет — никто ему не поверит! Я никогда не подводил тебя, и в этот раз не подведу, но Дайрут должен жить, это важно».
Айра смотрела на лежащего перед ней человека.
Свет от нескольких масляных ламп освещал Дайрута — беззащитного, заросшего щетиной, с прокушенной нижней губой. У него не было рук ниже локтя, и грязный халат задрался почти до бедер, лежа, он выглядел совсем маленьким, а лицо его искажала гримаса боли.
Лежащее перед ней существо не походило на того хана, что встретил ее в своем шатре несколько дней назад.
Смерть была бы для него не худшим выходом.
Представив, каково это, бродить по деревням, выпрашивая кусок хлеба и не имея возможности даже сунуть его себе в рот, Айра содрогнулась: его будут грабить все и унижать, даже самая сердобольная и неразборчивая женщина побрезгует им. Дайрут станет никем, самым презираемым и жалким существом, и даже для того, чтобы убить себя, ему придется приложить немало усилий.
«Точно. Накажи его — ведь это именно он придумал, что можно переправить воинов Орды на кораблях из Ган-Деза, — сказал Голос. — Он заставил тебя прийти к себе — босой и униженной. Это он виноват в том, что с тобой произошло, происходит и будет происходить. Не бери на себя его смерть — возьми только его боль, его унижение, его позор».
— Он будет жить, — сказала Айра. — Дайрут не вспомнит, случилось что-то или нет, когда мы в шатре остались вдвоем — он был уже достаточно безумен. Без рук и наручей он — никто. Когда лицо его обрастет щетиной, а волосы опустятся до плеч, он станет совсем другим человеком. Мы объявим, что Дайрут Верде мертв, и никто не посмеет думать иначе. Я слышала, в землях Вольных Городов объявился Разужа — только он совсем не похож на себя ни статью, ни умом. Если Дайрут попробует убедить кого-то, что он — это он, никто не поверит. Все помнят хана высоким, сильным, могущественным, в грязном бродяге-калеке его не признают.
Имур кивнул, Коренмай покачал головой.
Ритан же предложил:
— Надо обрить его налысо, выколоть глаза и отрезать язык.
Остальные пораженно посмотрели на него, но Ритан не смутился:
— Я вижу, вы боитесь его даже сейчас, жалкого и больного. Но никто не признается в этом, никто не скажет: «Да, я предал своего хана, потому что он сошел с ума и стал опасен». Никто не скажет: «Надо его убить или сделать совсем беспомощным, чтобы он больше никогда, даже полой своего халата, не задел наших жизней». Никто не скажет, а я скажу. Я привык все взвешивать и измерять, я не верю на слово купцам, я лично бил плетью сотников, которые обещали мне то, чего выполнить не могли — и знали об этом! Дайрута надо убить, это будет честно. Но если вы боитесь этого, то отдайте его мне, и я отрежу ему язык, выколю глаза и отдам верным нукерам, чтобы они выкинули его на околице ближайшей деревни — а там уж, как боги решат, пусть его хоть на мясо пустят, хоть выходят и будут молиться на него.
Коренмай, Имур и Айра стояли как пришибленные.
Бывшая королева Дораса слышала о том, что правда не в чести у кочевников, и ее порой украшают так сильно, что от истины ничего не остается.
Однако сейчас она услышала слова, каких никто не сказал бы и в Дорасе — Ритан в нескольких фразах обрисовал истинное положение дел и не оставил им другого выбора, кроме как признать, что они и вправду боятся поверженного владыку Орды и не хотят признавать ни этого, ни того, что предали его.
— Лучше просто убить его, — тихо сказала она.
Имур и Коренмай по очереди кивнули, Ритан торжествующе улыбнулся.
В этот момент лежавший у их ног обрубок человека застонал и довольно внятно произнес:
— Будьте прокляты… чтоб у вас ничего не получалось… что бы вы ни задумывали… чтобы вас попрекали мною всю жизнь…
Он попытался встать, опираясь на культи, но тут же упал и вновь потерял сознание.
— Беда! — крикнули снаружи.
В шатер никто не вошел бы, потому что все знали, что хан болеет и в гневе может быть опасен.
Айра, Ритан, Имур и Коренмай тут же выбежали наружу — никому из них не хотелось оставаться рядом с Дайрутом. У девушки даже мелькнула мысль, что изуродованный хан может умереть, пока они будут снаружи, и это окажется лучшим выходом.
Светало — весеннее солнце окрашивало серые облака, легкий морозец норовил сбить дыхание.
Мимо Айры с диким визгом промчался вороной жеребец, кто-то заорал неподалеку, заржали кони — в лагере, располагавшемся неподалеку, явно происходило что-то не очень ожидаемое.
Соратники Дайрута, переглянувшись, метнулись вперед, оставив Айру одну у шатра.
Она смотрела на них, пока они не скрылись в суматохе.
Бывшая королева Дораса не знала, что ей делать дальше — заходить внутрь ей не хотелось. Солнце светило так честно и ярко, воздух был таким чистым, вдали виднелась стена, отделявшая Орду от Дораса.
И вдруг Айру накрыло душной, мрачной, желчной злобой на саму себя.
Она осознала, что совсем недавно собственными руками отсекла живому человеку руки. Что она подняла на мятеж против сюзерена его друзей, наговаривая на Дайрута — того, кого почти не знала, и кто по большому счету мог сделать ей гораздо больше плохого, чем сделал.
Она вдруг сообразила, что превращается даже не в правительницу или интриганку — а во что-то другое, страшное и жуткое, такое, с чем недавно не смогла бы без брезгливости стоять рядом.
Айра почувствовала себя уродливой и запятнанной, грязной, неправильной, она начала задыхаться — воздуха не хватало. Упав на колени, девушка едва не стукнулась головой о серую, утоптанную землю, лишь в последний миг удержалась на грани обморока.
Потом ее вырвало, и стало чуть легче.
Она встала и вошла внутрь шатра, намереваясь освободить Дайрута.
