— Может быть, вы ещё и чаю попросите? И мягкий диван в кают-компании? — рассмеялась Тёмная. — Или войти в командную рубку? Как бы не так, адмирал. Мною уже никогда не будет командовать никто из людей.
Рожественский промолчал; он знал, что Тёмные ненавидят людей и вообще не пускают их на борт. Он уселся на палубе в более-менее закрытом от ветра закутке, прямо под рындой, и задремал, кутаясь в промокшую шинель.
— Где мы? — спросил Зиновий Петрович, просыпаясь от холода, который уже пронизывал до костей.
— Добро пожаловать на Беллиору, — ответила Паллада. — Мир Тёмных.
Адмирал поднялся на ноги, чтобы хоть как-то согреться. Это была определённо не Астра Марина и не любая другая планета галактики Антареса. Здесь вернулись все телесные ощущения — холод, тревога и какая-то неведомая гнетущая тоска. Крейсер проходил мимо берега, у которого стояли пришвартованные суда — маленькие, потрёпанные, с облупившейся на бортах краской и потёками ржавчины. Они казались заброшенными, огни не горели, не вился дымок из труб. Да и сам берег выглядел необитаемым, на нём не было видно ни одного жилого дома, лишь заколоченные покосившиеся постройки. Голые деревья печально тянули к сумрачно-серому небу свои ветви.
— Беллиора — это Мир Вечного Ноября, — сказала Паллада. — Именно отсюда мы отправимся в нашу экспедицию. Видите на берегу тот небольшой дом?
Рожественский присмотрелся и увидел двухэтажное здание наподобие диспетчерской будки с антенной на крыше.
— Вы можете переночевать там. И не вздумайте гулять по берегу, если не хотите дезинтегрировать на ещё более мрачный уровень. Здесь чужих не любят.
Адмирал поёжился. Обратного пути у него не было.
Наступили мутные серые сумерки. Адмирал открыл глаза и увидел над собой облупившийся серый потолок. Он поднялся с узкого жёсткого дивана, на котором ночевал, укрывшись шинелью. Вчера он до наступления темноты изучал земные карты. За окнами домика завывал ветер и метались какие-то тени. Один раз Зиновию Петровичу показалось, что кто-то заглянул в окно, и адмирал посветил туда карманным фонариком. Пришелец исчез; похоже, местные обитатели избегали яркого света.
Сегодня он отправлялся в поход на Палладе в район Каспия, на Землю. Крейсер ждал его у пристани, опустив трап.
— Отличное утро, адмирал, — поприветствовала Рожественского Паллада, когда он поднялся на палубу.
В её голосе ему послышалась странная зловещая радость, отчего в голове родилось сравнение со вчерашними грифами, жаждущими наживы.
— Отправляемся, — ответил Зиновий Петрович вместо приветствия.
Он занял место на баке, у орудия, чтобы смотреть вперёд, раз уж строптивая Тёмная не пускала его в рубку.
По привычке положив руку на броню, адмирал ощутил укол электрического разряда, словно орудие находилось под напряжением.
— Энергия тьмы, — пояснила Паллада. — Было бы странно отправляться в поход, не вооружившись. Готовьтесь к переходу, не будем медлить.
Они вошли в полосу густого тумана, и как ни силился Рожественский рассмотреть что-то впереди, вокруг была лишь серая мгла.
Когда туман внезапно рассеялся, Зиновий Петрович с удивлением увидел голубое небо и солнце, поднявшееся над серо-синим шёлком моря. Вокруг плескали волны и кричали чайки. Тёплый ветер доносил запах соли и водорослей.
— Это Земля? — удивлённо произнёс адмирал, не веря своим ощущениям.
— Каспийское озеро, — с долей пренебрежения ответила Паллада. — Пройдите в рубку и задайте мне точный курс.
Рожественский ухмыльнулся: Паллада не смогла бы сориентироваться без него, куда идти. Но иронизировать не стал. Это был поход двух эгоистов, где каждый преследовал свои цели, терпя неизбежное присутствие второго.
* * *
Через полчаса показался берег, и на нём — город, порт и военная база. В бинокль Зиновий Петрович мог разглядеть краны, ангары, трубы заводов и небольшие судёнышки у причалов.
— Нас не заметят, — сказала Паллада. — По крайней мере, люди. А прочие… — она помолчала. — Люди всё равно не умеют слышать технику. Сейчас мы отправимся искать того, кто нам поможет.
На закрытой территории военной базы Зиновий Петрович рассмотрел странный аппарат: огромный, причудливой конструкции, он напоминал помесь корабля с аэропланом.
— А это ещё что за урод? — фыркнул адмирал и рассмеялся: — Что там за пугало на берегу?
— Летучий корабль, — ответила Паллада, — на Земле их называют экранопланами. Они способны летать и приводняться.
— Кажется, он уже отлетал своё, — заметил Рожественский. — Погляди, облезлый и заброшенный…
— Пожалуй, это и есть тот, кто нам нужен, — задумчиво произнесла Тёмная.
Он уже не помнил сам, сколько лет стоит здесь, в плавучем доке возле берега. Вытянутый белый корпус с пилонами в носовой части, широкими прямоугольными крыльями и мощным хвостовым оперением. Не то корабль, не то самолёт. На самом деле — и то, и другое. Экраноплан.
Последний иэ экранопланов, построенных в России…
Когда-то он, огромный и великолепный, мчался над водами Каспийского моря, оставляя за собой две белые полосы пенных бурунов — как будто инверсионный след самолёта. Восемь турбовинтовых двигателей на пилоне позволяли ему стартовать с воды и лететь над морской поверхностью, развивая скорость до пятисот километров в час.
Он так любил море, встречный ветер, упругую силу, подпирающую его крылья!.. Любил полёт и скорость. Он с нетерпением ждал, когда буксиры выведут в море плавучую платформу, на которой он стоял, когда вода снова охватит его мощный корпус, заработают двигатели и он тронется с места, набирая скорость, и вот — он уже отрывается от водной глади и мчится над морем как огромный белый дракон.
Любил чёткую и слаженную работу своего экипажа…
Но буксиры давно не выводили его в море, и экипаж не поднимался на борт. Люди приходили редко, и то лишь чтобы обсудить какие-то свои дела. В их разговорах звучало непривычное слово «конверсия», которое он воспринимал как смутную угрозу.
Угроза «конверсии», однако, прошла мимо, и его оставили в плавучем доке. Люди стали приходить ещё реже, и большей частью, чтобы сфотографировать его как диковинку. Хотя один парень с фотоаппаратом не просто делал снимки на память, а облазил его снаружи и изнутри, и долго ещё потом не уходил. У парня были серьёзные и внимательные глаза. На прощание он бережно погладил ладонью обшивку экраноплана с облупившейся краской. Тогда экраноплан впервые пожалел, что не умеет говорить с людьми.
Он уже больше не ожидал, что его восстановят. Последние годы он почти всё время спал. Во сне по крайней мере можно было летать…
