А потом мы пришли: я понял это, лишь когда Альварос остановился, повернулся ко мне и взял меня за руку. Потом без лишних слов шагнул вперед, через пару шагов я ощутил знакомый звон. Еще несколько метров, и я увидел чью-то землянку. Или не землянку — не представляю, как правильно назвать это сооружение. Это был невысокий, заросший травой и деревьями холм метров десяти в диаметре, чуть сбоку из него торчала кособокая труба, выложенная из плоских каменных плиток. Над трубой колыхалось едва заметное марево, но дыма как такового не было.
Землянка имела два окна: одно маленькое, второе еще меньше, оба «застекленные» кусками льда. Низкая, почти квадратная дверь была навешена на большие ржавые петли. Она находилась в небольшом углублении холма, защищенном от дождя примитивным соломенным навесом. Ведущие к двери ступеньки были выложены большими плоскими камнями, неподалеку от входа лежало толстое бревно. Наверное, оно служило скамейкой.
— Я туда не пойду, — заявила Алина. — Мы с ним опять поругаемся.
— Не глупи, Аля. Он обидится, — возразил дед.
— Ну и пусть... Ну хорошо, хорошо... — согласилась девушка, наткнувшись на тяжелый взгляд деда.— Но если он опять будет надо мной смеяться...
Первым, оставив посох у бревна, вниз спустился дед, за ним, положив мешок, я, и только потом Алина, делала она это с явной неохотой. Дед открыл дверь и пролез внутрь, следом протиснулся и я. Спустился еще на пять ступенек — сосчитал специально — и только тогда смог во всех деталях рассмотреть открывшуюся мне картину.
Внутренне убранство этого странного жилища было под стать наружному. Простой глиняный пол, с глинистого же свода там и сям свисали корни кустов и деревьев. Три дерева росли снизу, пронзая свод насквозь, между ними были натянуты веревки. Около стен стояли несколько грубых деревянных шкафов, комод и короткая кривобокая кровать. Справа от входа расположилась каменная печь, вверх тянулась уже знакомая мне труба. Печь была проще, чем у Альвароса, здесь огонь горел под большим металлическим листом, порядком помятом и проржавевшем. Похоже, в центре листа прорезали отверстие, сейчас его прикрывал большой металлический чайник. Самым смешным было то, что это оказался мой чайник, — только сейчас я понял, что он уже давненько не попадался мне на глаза. А ведь лежал он в подвале, я положил его туда после того, как купил новый чайник, электрический. Выходит, я и не заметил, как его позаимствовал этот маленький негодяй.
Сам негодяй сидел за столом в центре комнаты и с явным удовольствием ел мою сгущенку, зачерпывая ее из баночки металлической ложкой. Ложка была наша, земная, у меня были все основания полагать, что и эта ложка — моя. А значит, мерзкий карлик уже выбирался из подвала и шнырял по моему дому. Вот уж точно — проклятый фарках!
— Альво! — закричал фарках, увидев Альвароса, его сморщенное лицо расплылось в улыбке.— Уважил Чуй! И не один, эта глупышка тоже с тобой... — При этих его словах глаза Алины гневно блеснули. — А там кто? — Фарках с интересом взглянул на меня, затем бросил ложку и всплеснул руками. — Глазам не верю — гасклит! Гасклит, гляка барабука! Зачем ты его сюда притащил, Альво? Зачем нам здесь гасклит?
— А что, Чуй, ты не узнаешь его? — спросил Альварос, подходя к столу.
Придвинув низенький колченогий табурет, он сел, я заметил, что в комнате остался всего один табурет. Хотел было предложить его Алине, но девушка чуть ли не силой усадила меня на него, затем взглянула на Альвароса.
— Душно здесь, и сесть некуда. Я лучше там подожду...
Она повернулась и быстро поднялась по ступенькам. Хлопнула дверь, мы остались втроем.
— Любит она Чуй — ох, любит! — засмеялся фарках. — А какая она была хорошенькая, пока не выросла.
— С возрастом мы все глупеем, а некоторые — особенно, — согласился Альварос. — Так как, узнаешь гасклита?
— Узнаю? — удивился Чуй. — А почему, гляка, Чуй его узнавать должен? — Фарках снова запустил ложку в банку.—Для Чуй что один гасклит, что другой... Ты лучше вот это попробуй. Очень вкусно.— Фарках указал на банку, потом облизнул ложку и протянул ее Альваросу. — Только ему не давай.
Альварос усмехнулся, однако ложку не взял.
— Это действительно вкусно? — спросил он, повернувшись ко мне.
—Ещебы,—ответили.—Это сгущенное молоко. Из моего подвала. Еще у него здесь должны быть мед и варенье. А может, еще что стащил, я не знаю.
— О чем это он? — озабоченно спросил Чуй, подтягивая к себе банку. — О чем он говорит, Альво?
— Это его еда, Чуй. Ты таскаешь ее из его дома.
Несколько секунд фарках удивленно смотрел
на меня, потом почесал редкий ежик грязных засаленных волос.
— Гляка барабука... — тихо произнес он. — Тот самый гасклит... Тот самый, не видать мне больше эля! — Он радостно засмеялся и хлопнул себя по коленям. — Но где ты его взял, Альво? Откуда он здесь?
— Это надо у тебя спросить, — сухо ответил Альварос. — Ты почему мне ничего не сказал о Двери?
— Дверь? А что Дверь... — Чуй пожал плечами, взял ложку и стал выскребать банку. — Дверь как Дверь. Хочу — хожу. Хочу — не хожу. Никому не мешаю. Мое дело.
— А кто ответит за то, что он оказался здесь? — спросил Альварос. — И кто вернет его назад?
— А при чем здесь Чуй? Чуй правила знает. Один хожу.
— Чуй, ты маленький мерзавец. Этот гасклит видел, как ты прошел через стену. И пошел за тобой.
— Чушь, — убежденно заявил Чуй. — Не сможет Дверь открыть. Знака не знает.
— Знака не знает? Кир, покажи ему знак.
Я послушно нарисовал в воздухе знак, однако это не произвело на фаркаха никакого впечатления.
— Ты ему показал, — убежденно сказал он. — А Чуй не виноват.
— Чуй, не зли меня, — медленно произнес Альварос. — Надо признавать свои ошибки.
— Чуй не ошибается. Чуй как Вещий Кот, всегда говорит правду.
— Мерзкий фарках... — Альварос нахмурился еще больше. — Коморус экто апирус, эт кросус кентро миратус...
— Все, все, Альво, что ты! — В голосе фаркаха послышался испуг. — Не надо, зачем нам ссориться из-за какого-то гасклита?
— Твоя работа? — Альварос указал на меня.
— Раз говоришь, что Чуй виноват, значит, Чуй...— примирительно произнес фарках. — Хотя Чуй никогда...
— Чуй! — грозно произнес Альварос.
Фарках снова сжался.
— Ну ладно, ладно... — плаксиво произнес он.— Недоглядел Чуй, не заметил. Вошел, походил... И вышел...
— Просто так вышел? — спросил Альварос. — И ничего не взял?
— Ну взял, ну и что? Взял-то всего ничего...
— А ты знаешь, что у нас с ворами делают? — В голосе старика вновь послышалась угроза.
— Да какой вор, Альво, — взял-то самую малость... У него там столько всего...
— Чуй!
— Ну взял, взял, Чуй больше не будет. Вот, возьми... — Он сдвинул ко мне пустую банку. — Чуй чужого не надо.
— Мерзавец ты, Чуй, — произнес Альварос. Правда, в его голосе уже не было строгости. — Маленький грязный мерзавец.
— Фарках, — уточнил Чуй. — Мы жили тогда, когда еще ни вас, ни сваргов, ни даже гасклитов не было. Мы самые древние, самые умные...
— И самые хвастливые, — закончил за него Альварос. — У тебя вода закипела.
— Ах, гляка...
Чуй проворно соскочил с табурета, схватил чайник и отставил в сторону, затем вытащил из печи горшок и поставил на пол. Огонь в горшке тут же потух.
— Твоя кастрюля? — спросил Альварос, взглянув на меня.
— Да. Это чайник.
— Чайник? — повторил старик непривычное слово.
— Да. Чай — это напиток такой. Трава такая, ее заливают горячей водой и потом пьют.
— Лекарство?
— Нет, просто напиток. Но можно и лечиться, только тогда надо лесные травы заваривать.
— Я понял, — кивнул Альварос. — Чуй, сделай-ка отвар гостю.
— Гасклиту? — неприязненно произнес фарках.
Альварос взглянул на него и сдвинул брови.
— Да сделаю, сделаю, — быстро сказал Чуй.— Почему не сделать.
Достав из шкафа небольшой мешочек, Чуй зачерпнул горсть сушеной травы и сыпанул в чайник, затем взял со стола ложку и размешал.
— Ждать немножко, — сказал он, взглянув на меня и любезно улыбнувшись. — Вкусно будет.
Только теперь, когда фарках вышел из-за стола, я наконец-то смог разглядеть его как следует. Его нельзя было назвать карликом — скорее, он был просто маленького роста. При этом все в нем выглядело на редкость гротескно, фарках казался пародией на нормального человека. У Чуй были чересчур худые руки и явно великоватые для этих рук ладони, морщинистое и мятое лицо покрывали редкие длинные щетинки. Несколько волосков торчали из ноздрей, сам нос напоминал дряблую картофелину. Чересчур длинные мочки ушей колыхались при каждом движении — казалось, они живут своей, независимой от хозяина жизнью. Желтоватые зубы размещались крайне неравномерно, маленькие круглые глаза жались друг к другу. Щеки, напротив, были пухлыми и выдавались в стороны, придавая Чуй крайне плутовской вид. Дополняли картину густые клочковатые брови, при этом левая была гораздо гуще правой. Да и вообще, складывалось впечатление, что Чуй в основном смотрел одним левым глазом, как бы выставляя его вперед.
