Рисн спрятала сомнения за маской торговца и приветливо кивнула. Они негромко переговаривались на алети.
– Он до сих пор чувствует вину, – произнес Лопен. – Но я так и знал. «Уйо, – сказал я ему, – когда ты делаешь сэндвич, все время случайно кладешь плоскохлеб в середину. А как ты будешь собирать обратно фабриаль?»
– Правда, – признал Уйо. – Хлеб посередине вкусно.
– Но пальцы же намокают!
– Мокрые пальцы вкусные.
Не обращая на них внимания, Рушу опустилась на колени у кресла Рисн. Это было удобное кресло, мягкое и более вместительное, чем то, что с колесиками на задних ножках. Достаточно широкое и устойчивое, чтобы Рушу могла легко заглянуть под него.
– Если не возражаете, – произнесла ревнительница и, не дожидаясь ответа, занялась днищем кресла.
Рисн покраснела и плотно подоткнула юбку вокруг ног. Она возражала. Другие обычно не понимали, насколько она сроднилась со своими креслами. Возиться с креслом – все равно что прикасаться к ней самой.
– Я бы предпочла, чтобы вы сначала спросили, ревнительница Рушу, – заметила Рисн.
– Я спросила...
– Спросили. Но не дождались ответа.
Помедлив, Рушу вылезла из-под кресла.
– О, прошу прощения. Светлость Навани предупреждала, чтобы я обращала внимание на свое поведение. Со мной такое бывает. – Она присела на корточки. – Я хочу кое-что попробовать с вашим креслом. С фабриалями. Можно?
– Можно, – согласилась Рисн.
Рушу вернулась к работе. Подошел Никли и взглядом спросил, не нужна ли помощь. Рисн покачала головой. Пока что нет.
– Ревнительница Рушу? – позвал Лопен. – Не могу не заметить, что ты так и не объяснила ни мне, ни светлости Рисн, что хочешь сделать.
– Твоих слов хватит на нас обоих, Лопен, – отозвалась Рушу.
– Ха! – воскликнул Уйо.
Лопен с ухмылкой приложил руку к голове.
– Парень должен перепробовать все слова, селла, чтобы узнать, какие подходят, а какие нет.
Рушу проворчала что-то в ответ из-под кресла.
– Слова как еда. – Лопен уселся на камни. – Надо попробовать их все. А еда со временем меняется, знаешь ли, – на вкус, на смысл.
– Люди меняются, – сказала Рушу. – Вкусы меняются. Но не еда.
– Неа, это все еда, – возразил Лопен. – Потому что я — по-прежнему я, знаешь ли. Я всегда был собой. Я твердо уверен лишь в одном: я – это я. Поэтому если вкус меняется, то с уверенностью можно сказать лишь одно: еда поменяла вкус, понимаешь? А значит, изменилась.
– Хм-м... Лопен?
– Что, селла?
– Тебе кто-нибудь читал «Рефлексию» Плидикса?
– Неа, – ответил Лопен. – А что?
– Просто ты говоришь так, будто ты поклонник...
– Поклонник? Еще ни одной женщине не удалось приручить Лопена, селла. А теперь, когда у меня самого две руки, и подавно.
– Ладно, не важно, – отмахнулась Рушу. – Рисн, мне следовало объяснить. Прошу прощения и за это. Видите ли, сегодня я обнаружила кое-что настораживающее.
– Когда увидели сантида? – уточнила Рисн.
– Хм-м-м? О нет. Тогда я прилегла вздремнуть. Нет. Утром эти два ветробегуна решили поиграться с моими даль-перьями.
– Поправочка, – встрял Лопен. – С ними игрался Уйо. А я как ответственный кузен подшучивал над ним.
– Хорошо, – согласилась Рушу. – Значит, в этом гениальном открытии виноват один Уйо.
– Именно он... – Лопен помедлил. – Гениальном?
– Гениальном? – переспросил Уйо.
– Он оставил в механизме алюминиевую фольгу. И она замечательным образом мешает взаимодействию сопряженных рубинов.
Рушу отодвинулась от кресла, встала и помахала куда-то вдаль.
Кресло закачалось.
– О! – воскликнула Рушу. – Это мне тоже следовало объяснить заранее. Навани бы расстроилась из-за меня. Рубины связаны с цепью и якорем – не главным якорем, не пугайтесь! Мы же не хотим отправить вас в стратосферу. Посмотрите вон туда, на дерево. Видите? Я попросила матросов вытащить маленький якорь и подвесить его на веревках к ветвям.
Издали помахал матрос. Рисн разглядела на дереве небольшой якорь. Рушу указала вверх, и матросы что-то сделали с веревкой...
Кресло Рисн поднялось в воздух на пару футов. Она закричала, вцепившись в подлокотники. Спавшая на камне Чири-Чири наконец проснулась, подняла голову и застрекотала.
– Очень неустойчивое, – пожаловалась Рисн. – Оно должно так раскачиваться?
– Нет. – Рушу расплылась в ухмылке. – Уйо, ты понимаешь, что сделал?
– Заставил... раскачиваться? – спросил тот и вдруг широко распахнул глаза. – Оно раскачивается! Раскачивается по сторонам!
Он что-то радостно выкрикнул на гердазийском и схватил Рушу за руку, едва сдерживая восторг.
Сидевший на камнях Лопен сложил руки на груди.
– Кто-нибудь объяснит, что такого восхитительного в этих раскачиваниях? – Он повращал бедрами. – Впрочем, выглядит забавно. Лопен одобряет раскачивания.
– Светлость, можно прикоснуться к креслу? – спросила Рушу. – И подтолкнуть вас вбок?
– Пожалуйста, – разрешила Рисн.
Рушу осторожно толкнула кресло – и оно сдвинулось. Рисн отлетела на пару футов.
– Но это же невозможно! – воскликнула Рисн. – Вы говорили...
– Да, – подтвердила Рушу. – Считается, что сопряженные рубины точно повторяют движения друг друга. Чтобы переместить вас на два фута влево, нужно передвинуть тот якорь на два фута вправо, но мы ничего такого не делаем.
Зависнув в воздухе, Рисн пыталась осмыслить последствия.
Сказав что-то на гердазийском, Уйо прижал руку к голове. За его спиной появились два спрена благоговения.
– Это меняет... все.
– Ну, может, и не все, – сказала Рушу. – Но да, это важно. Алюминий вмешивается в работу механизма, делая сопряжение неравномерным. Парные рубины по-прежнему транслируют вертикальные движения, но не горизонтальные. Таким образом, вместе с якорем вы будете двигаться вверх-вниз, а в горизонтальной плоскости – в любом направлении, в каком захотите.
– Мне нужен шест, – решила Рисн. – Надо посмотреть, получится ли у меня самой.
Лопен поднял для нее одну из упавших веток. С ее помощью Рисн сначала добилась устойчивости, а потом, прикусив губу, оттолкнулась от камней.
Сработало. Она парила в нескольких футах над землей, словно скользила по воде в собственной гондоле. Пришлось остановиться с помощью ветки, потому что кроме сопротивления воздуха ничто ее больше не сдерживало.
Рисн попыталась развернуть кресло, но оно отказывалось вращаться. Это удалось сделать, только приложив некоторые усилия, и она вернулась на прежнее место.
– Хм-м-м, – протянула Рушу. – Чтобы вращаться, нужно повернуть якорь. В механизме все равно должно быть сопряженное вращение. Можно поэкспериментировать с алюминием, скорее всего, мы это исправим. В любом случае открытие изумительное.
Лопен встал.
– Так ты говоришь, что Уйо, сломав фабриаль, в то же время его починил?
– Благодаря удаче случается гораздо больше научных открытий, чем можно себе представить, Сияющий Лопен, – сказала Рушу. – Я вот гадаю, сколько удивительных изобретений мы прозевали, потому что искали нечто другое и не поняли, что сделали. Вполне возможно, я бы не осознала ценность того, что сотворил Сияющий Уйо, если бы не размышляла именно о кресле светлости Рисн. Как раз когда он принес сломанное даль-перо, ее трудности навели меня... Светлость? С вами все хорошо?
Оба посмотрели на Рисн. Та с трудом сдерживалась, пока они болтали, и в итоге сдалась, из глаз хлынули слезы. Чири-Чири застрекотала, подпрыгнула, помогая себе крыльями, и схватилась жвалами за кресло. Рисн подобрала ее одной рукой, другой держась за ветку.
– Со мной все хорошо. – Она старалась говорить с достоинством, несмотря на слезы и спренов радости. – Просто...
Как объяснить? Она вкусила свободу, нечто запретное вот уже два года. Все остальные свободно разгуливают, нисколько не беспокоясь о том, что они обуза для других. Им никогда не приходится оставаться на месте, когда очень хочется куда-то пойти, но боишься обременять других просьбой. Они и не подозревают, чем обладают. Зато Рисн точно знала, чего лишилась.
