Звонкий смех девушки, пытавшейся непослушными пальцами сыграть гамму, слился со счастливым смехом герцога. Теодор не мог не восхищаться ею…
Каждый день им приносил что-нибудь новое, неожиданное. Бланш была способной ученицей и быстро освоила чтение с письмом, равно как и нотную грамоту: она уже свободно выполняла все задания, предлагаемые ей «учителем», и Тед счел возможным давать ей книги по географии и по истории. Он получал огромное наслаждение от того, что рассматривал вместе с девушкой ту или иную книгу и объяснял что-то Бланш, примостившись на подлокотнике ее кресла. Через некоторое время молодой человек понял, что его возлюбленная готова и к изучению иностранных языков, а также латыни. В самом деле, девушка схватывала все удивительно быстро… словно по волшебству. И если бы оба не были так увлечены своими занятиями, то непременно бы обратили на это внимание…
Занятия занимали все их свободное время, но одновременно помогали юноше держать себя в руках. День ото дня его любовь росла и крепла, смешиваясь, с одной стороны, с безумной страстью, а с другой — с огромным уважением и нежностью. Длительная привычка все чувства хранить в себе еще помогала Теодору держать данное себе слово, но порой ему требовалась для этого вся сила воли.
«В моих намерениях нет ничего плохого, — говорил сам себе герцог. — Просто иногда так сложно удержаться от попытки поцеловать хотя бы ее руку… или сказать Бланш, какая она милая… прекрасная… неповторимая… Но не время. Еще не время!»
А девушка, с увлечением занимаясь всем, чему учил ее герцог — она уже играла небольшие сонаты, — была так захвачена всем, что пришло в ее жизнь вместе с просвещением, что совсем не замечала чувств Теодора. Он был для нее интересным человеком, хорошим другом, к которому она очень привязалась, которому была благодарна… но Бланш не думала о нем, как о мужчине.
И Теодор прекрасно это видел.
Иногда отчаянию его не было предела, однако оно быстро проходило. Как каждый влюбленный, в глубине души он надеялся рано или поздно добиться взаимности… Тед знал, что ему придется бороться за свою любовь — и был полон решимости сделать это.
Бланш настолько далека была от мысли о любви, что не догадалась о чувствах Теодора, даже когда случайно наткнулась на его дневник и прочла из любопытства несколько страниц.
Тед плохо спал ту ночь и уснул в своем кабинете после обеда, и Бланчефлер, явившись на занятия, застала его спящим. Он сидел в кресле у книжного шкафа, голова его была запрокинута на край спинки, глаза закрыты, а губы улыбались чему-то светлому и далекому. Руки молодого человека свешивались с подлокотников, на коленях лежала открытая тетрадь — которую он, видимо, перечитывал.
Бланш остановилась, потрясенная. В этот момент она залюбовалась герцогом, и, хоть внешне он нисколько не похорошел, какая-то внутренняя красота пробивалась сквозь чары Маршбанкс, как свет — через темную ткань. Какая-то чистота и умиротворенность исходили от всей его фигуры, от закрытых глаз, от улыбки, от самой позы. И даже черты лица… Сейчас, как никогда прежде, Бланш бросилась в глаза их тонкость и четкость. Даже в этом облике!
«Как я раньше не замечала?..» — поразилась девушка.
Она осторожно подошла, взяла тетрадь и, движимая вполне естественным любопытством, прочла:
«Она — как сон, как ускользающая мечта, как греза или фея… Когда я смотрю на нее, слезы восхищения и безнадежности иногда подступают к моим глазам. Ноги подкашиваются от такой красоты — и хочется умереть возле ее ног…
Я часто вспоминаю тот наш разговор. Она сказала тогда, что… это счастье и боль. Как верно! Я уже давно не мечтаю о ней… Нет. Неправда! Я живу и дышу только ею одной. Нет, никогда я не смог бы отказаться! Пусть так… Ведь мне довольно ее взгляда, чтобы понять, как она ко мне относится. Я же не слепой. И тем не менее…»
Бланш вдруг, неизвестно почему, стало страшно. Она захлопнула тетрадь и осторожно положила на стол. Девушка понимала, что эти строчки посвящены ей — но что-то мешало ей согласиться с тем, что они говорят о любви.
«Как непонятно написано, — подумала она. — Но как хорошо! Мой герцог, правда, чуть-чуть преувеличивает мои достоинства…»
Она ласково погладила молодого человека по голове, пропустив меж пальцев его пряди. Юноша вздрогнул от этой ласки — и проснулся.
— Бланш?
— Я пришла на занятия, а мой учитель спит… — улыбнулась она. Теодор рассмеялся.
— Я в таких случаях стремительно убегал.
— И зря, милорд. Но все же ваши учителя добились своего — теперь вы такой образованный, такой изящный человек…
— Да и вы сейчас мне не уступите!
Бланш невольно хихикнула.
— Скажете тоже! Я еле разбираю латинские тексты, а иностранным языкам только начинаю учиться!
— Ну и что? С вашими способностями…
— Ваша светлость!
— Хорошо. Я только хотел сказать, что урок можно и отложить… Может, сыграем в шахматы?
— И вы опять поставите мне мат? Нет уж!
— Но, Бланш, чем больше вы будете практиковаться, тем скорее научитесь выигрывать и сами.
— Какой удобный предлог! Играйте с Маргерит.
— С ней неинтересно.
— Ну, с Маршбанкс!
— О! Шутите?
— Отчего же?
— Даже если это создание и сядет со мной, то влепит мне мат в три хода!
— Так уж и в три? — не поверила Бланчефлер. — Почему это?
— Потому что в ее присутствии мой мозг впадает в полнейшее оцепенение. Я могу думать только о том, как бы чем не разозлить ее!
— Мой бедный лорд… — Бланш с сочувствием коснулась его руки.
Тед улыбнулся ей.
— Полно! Знаете ли вы, какой завтра день?
— Какой?..
— Ровно месяц вашей жизни здесь.
— Правда?
— Половину боя мы выиграли! Это нужно отметить…
— Как?..
— Все завтра, моя фея. Завтра…
— Теодор!
Он сделал большие глаза.
— По имени?.. Нет, не думайте меня подкупить! Я не сдамся.
— Тед…
— Это сюрприз, Белый Цветок.
— Тедди… — Бланш умоляюще сложила руки, лукаво заглядывая ему в глаза.
— Даже «Тедди»! — в притворной панике вскричал герцог. — Мне остается только сбежать!..
— Вам остается капитулировать!
— Я не могу капитулировать, сударыня. Я давно завоеван вами…
— Тогда — подчиняйтесь!
— Обязательно. Завтра…
— Тед!.. Вы… Вы невыносимы! Вы чудовищны! Вы…
— Просто я хочу сделать вам сюрприз.
— Зная мое любопытство… Зная, как я нетерпелива… Инквизитор! Зачем вы мне сказали?!
— Пожалуй, это было ошибкой. Простите.
— «Простите»! Как легко! А я буду терзаться до завтра! Ну, Тед…
Герцог молчал.
— Я обижусь, Теодор.
— Надолго, сударыня?
— Навсегда!
Тед ласково усмехнулся.
— Когда женщина говорит «навсегда» таким тоном, значит, при первом же букете цветов она растает… Можете поверить моему богатому опыту, Бланш.
Девушка надулась и уселась на стол.
— Вы издеваетесь надо мной.
— Нет. И вы об этом прекрасно знаете.
— Вы думаете обо мне, как о ребенке!
Теодор на мгновение опустил голову, и в его глазах появилось странное выражение.
— Нет… Напротив, я думаю о вас, как о женщине. Как о… Об очень дорогом человеке. Я не могу даже мечтать, чтоб вы испытывали ко мне хотя бы одну десятую той… привязанности, что я испытываю к вам.
— Тогда и обращайтесь со мной соответственно!
— Тогда ведите себя не как девочка.
— А как я сейчас себя веду? — с холодной злостью процедила она сквозь зубы.
Теодор почувствовал, что дело заходит слишком далеко.
— Бланш! Не надо ссориться. Поверьте, вы одним своим недовольством причиняете мне больше боли, чем я сейчас невольно причинил вам.
— Тогда…
— Бланш, ну простите! Можно, я напишу ваш портрет?
— Что?..
— Картину.
— А вы умеете?
— Я, конечно, не мастер, но рисую неплохо.
Она покачала головой.
— И что вы ни сделаете, чтобы перевести разговор! Ладно… Где мне сесть?
— Напротив двери.
