— Ты высоко проявил себя в Гмундне, — продолжила Эрвин уже заметно похолодевшим голосом, — Ты спас Владычицу Ильмадику. Ты герой.
— Мне помогли, — озвучил Килиан максимально нейтральный ответ.
Он не стал нарываться на конфликт словами «Мне помогли не вы». Хотя из всего Ордена, кроме него самого, действительно приложил руку к освобождению Ильмадики только Первый, и то на вспомогательных ролях. Несомненно, чувствовать себя героем Килиану было приятно. Но в том, КАК это говорила Эрвин, слишком отчетливо ощущалось, что она ведет к какой-то просьбе.
— На ближайшее время твое слово имеет вес, — продолжила она, — Владычица ценит тебя и прислушивается к тебе. Я бы хотел, чтобы ты употребил это влияние, чтобы помочь укрепиться мне. Я не останусь в долгу: когда мы захватим власть, тебе пригодятся сторонники в Ордене.
Килиан молчал. Адептке необязательно было говорить прямым текстом: ключевую роль в следующем этапе плана будет играть не он, а Первый Адепт, сейчас направляющийся в столицу. Тот человек, которого ученый меньше всего хотел бы видеть «героем дня».
Но все же, они были на одной стороне. И вставлять палки в колеса брату по Ордену Килиан не собирался. Они делали общее дело, и это было главным.
— Первый считает, что Верховный Судья Идаволла не примет нашей власти. От него придется избавиться. Насколько я знаю, ты не претендуешь на его место: кроме меня, его хочет получить только Йоргис. Думаю, мы оба понимаем, что это животное — не тот, кто сможет навести тут порядок и справедливость.
Навести порядок и справедливость. В этом была и его цель, и цель почти всех адептов. Они все были теми, кто недоволен сложившимся укладом. Килиан, будучи бастардом, ненавидел сословную систему. Минимум шестеро других адептов также были незаконнорожденными, а кое-кто, в частности, Йоргис, — и вовсе простолюдином. Эрвин вовсю сталкивалась (сталкивался?) с проблемами половой дискриминации. Про нелады с Церковью и вовсе говорить нечего: нужно было иметь очень тесное знакомство с ее неприглядной стороной, чтобы даже помыслить о присоединении к культу Владык. Слишком настойчиво Церковь лепила из них врагов рода человеческого, — даром что сами Владыки были богами из рода людей.
— Так ты поддержишь меня?
— Поддержу, — ответил Килиан. Действительно, сложно было найти в Ордене кандидата на эту роль хуже, чем Йоргис.
— Но интриговать в твою пользу не стану. Владычица Ильмадика сама поймет, кому доверить эту должность. Я спасал ее не ради влияния и не собираюсь «употреблять» его.
Он не был уверен, что поступал правильно. Но слишком болезненно сверлили его голову мысли о том, что он злоупотребил доверием Ланы, чтобы он мог позволить себе сделать то же самое еще и с Ильмадикой.
Ведь как говорится, один раз — совпадение, два — уже тенденция.
Хотя Лана всерьез опасалась, что вскоре после возвращения в Идаволл беглых защитников Миссены арестуют за нарушение приказа, в столице их встречали, как героев. Тут и там толпа взрывалась ликующими возгласами, а под копыта лошадей бросали розовые лепестки. В основном приветствовали Амброуса, но и его спутникам доставались свои пять минут славы.
Слухи о произошедшем уже разнеслись, в пути обрастая все более невероятными подробностями. Оказывается, маркиз со своей верной дружиной сражался против более чем полумиллионной армии Халифата. При этом отступление перед превосходящими силами противника как-то незаметно превратилось в решительную победу, а о действиях Адептов Ильмадики вспоминали редко и как-то вполголоса.
От такого Лане было очень неуютно: неприятно было знать, что их славят за ненастоящие подвиги. А с другой стороны — разве преувеличения в народной молве как-то отменяют то, что было на самом деле? Они действительно выжили в настоящем аду, они действительно сражались против многократно превосходящих сил противника, — и в конце концов, они действительно спасли людей, приговоренных собственным правителем.
В том числе и детей.
Свободно пропустили их и во дворец, причем всех. Беженцы и простые солдаты ошарашенно вертели головами: такой роскоши они не видели, вероятно, никогда в жизни. Гвардейцы Тэрла, не говоря уж об Амброусе, Лане и Элиасе, реагировали гораздо сдержаннее.
Элиас и вовсе держался мрачно и как-то напряженно. Порой глядя на него, Лана ловила себя на мысли, что он собирается сделать что-то, что неприятно ему самому. Но с расспросами она не лезла: сама ненавидела, когда посторонние лезут в душу, а с этим ученым она не была сколько-нибудь близка. Говорят, что пережитая вместе смертельная опасность сближает, но в их случае это так не работало.
Напряжение ощущалось и во время пира в честь победы, — да, хоть они и оставили Миссену, герцогская пропаганда представляла происшедшее как победу. Дежурные поздравления, дежурные тосты… Взгляды Амброуса и Леандра, встречавшиеся снова и снова, — Лане казалось, что Герцог с маркизом ведут незримый поединок.
А после пира, когда все стали расходиться по выделенным им покоям, Амброус шепнул ей:
— Эжени, у меня будет к вам небольшая просьба.
— Да? В чем дело? — Иоланта тоже постаралась говорить тихо, хотя казалось, что в этой суете никто не обращает на них особого внимания.
— Мне нужно обсудить с отцом произошедшее, — ответил маркиз, — Наедине. Я надеюсь, что мы найдем нормальное объяснение, но…
— Но вы в это не верите, — вздохнула девушка.
Страшно это — знать, что твой родной отец может быть твоим врагом. У нее самой отношения с отцом были далеки от идеала, но такое…
— Я опасаюсь, что его безумие зашло слишком далеко, — поправил Амброус, — И если это так, мне придется спасаться. Я хотел бы, чтобы вы прикрылись отведением глаз и присутствовали при нашем разговоре.
Эти слова привели ее в замешательство. Неужели маркиз опасался своего отца настолько, что допускал, что ему потребуется ее помощь? Чародейка представила себе Герцога, в гневе начинающего избивать сына церемониальным скипетром, или что там было у идаволльцев вместо него. Такое поведение категорически не вязалось с рациональным и хладнокровным Леандром Идаволльским… Но за последнее время он уже сделал многое из того, что с ним не вязалось. От безумца можно ожидать всего.
— Хорошо, — кивнула девушка, — Дайте мне пару минут.
Она могла бы исчезнуть и прямо из-под носа у прохожих, — любой, чье внимание не было бы сосредоточено непосредственно на ней, просто потерял бы ее из виду в толпе, — но отойти в безлюдное место, там накинуть полог отведения глаз, после чего вернуться — это надежнее будет.
И хоть ни о каких условных знаках они и не договаривались, но едва она приблизилась, как Амброус тут же направился к Герцогу.
— Отец, — громко и четко обратился он, — Нам нужно поговорить.
— Нужно, — кивнул Леандр, — Я рад, что ты это понимаешь.
Лицо его было совершенно нечитаемым. Ни радости, ни печали, ни сомнений, ни решимости. Просто застывшая железная маска.
Маска, за которой может скрываться что угодно.
— Пойдем в твой кабинет? — спросил Амброус. Голос его слегка дрогнул: кажется, от выражения герцогского лица его мороз пробирал по коже.
Леандр покачал головой.
— В Убежище. Думаю, будет правильно провести этот разговор там.
Что это за Убежище, Иоланта прекрасно знала. Идаволльцы гордились тем, что их страна была колыбелью Послезакатной цивилизации. По легенде, когда стало ясно, что война Владык грозит уничтожить весь мир, две сотни человек укрылись в колоссальном подземелье, выстроенном специально для того, чтобы пережить конец света. После того, как Закат отгремел, и Владык не стало (точнее, как теперь знала Лана, они оказались заточены в Гмундне), жители Убежища выбрались на поверхность и построили город, который назвали Идаволлом (в честь чего-то из северной мифологии, которую их предводитель очень любил). Уже в последующие годы и века их потомки выстроили прочие города, расселились по Полуострову, создали Иллирию, Пиерию и другие страны.
