Одна из боковых дверей была приоткрыта, другая крепко заперта. Я открыл незапертую шире, и ржавые петли так заскрипели, что у меня по позвоночнику пробежала холодная дрожь, и мы оказались в большом холле, в котором ещё были видны следы былого богатства, но также остатки лагеря, который разбивали здесь животные и люди. Через этот холл мы попали в коридор, проходящий через весь периметр дома. Здесь, на первом этаже, разрушения были не такими большим, хоть повсюду и была сажа.
Не всё было разрушено, кое-где ещё стояла мебель, которую можно было бы спасти, но большую часть, неприкреплённую к полу или стенам, уже давно разграбили.
Хоть этот дом и имел прямоугольный план горизонтальной проекции, он сильно напоминал мне наш дом в Газалабаде, по которому я внезапно затосковал.
Мы осторожно пошли дальше, вспугивая тут и там маленьких животных. А когда добрались до места, где пол следующего этажа обрушился, Серафина указала наверх. Там, над нашими головами, вверх ногами свисали и спали добрые три дюжины летучих мышей.
― Мне не нравятся эти монстры, ― заметила она. А вот я был рад, что это не пауки.
Приложив немного усилий, мы смогли пройти мимо обвала и вернулись к проходу у входа с другой стороны. Здесь мародёрство было не таким очевидным. Чтобы попасть сюда, нужно было перелезть через обвалившийся потолок и балки, и когда я открыл последнюю дверь с этой стороны, я нашёл за ней элегантный солон, который в значительной степени остался нетронутым пожаром и грабежом. Всё было покрыто лёгким слоем копоти.
С одной стороны стоял спинет, на высоких полках лежали книги, частично покрытые копотью и разбухшие ― зрелище, причинившее мне боль. Сначала я не увидел в комнате ничего особенного и уже хотел покинуть её, как вдруг обнаружил кое-что, что заставило меня остановиться.
― Хелис? ― тихо воскликнул я, подходя ближе к камину и глядя на картину на стене.
― Это что, Дезина? ― подходя, спросила Серафина.
― Кажется, именно так, верно? ― Я огляделся по сторонам и увидел тяжёлое кресло, которое выглядело довольно прочным. Я подтащил его и осторожно поднялся, чтобы аккуратно удалить рукой копать с нарисованного лица.
На картине была изображена молодая, богато одетая женщина. Она смеялась, протягивая гордому жеребцу яблоко. Это была мирная сцена, на заднем плане раскинулись луг, лес и возделанные поля, впереди на траве лежало одеяло с корзиной и посудой, вином, хлебом и сыром. Рядом с корзиной на камне стояло два бокала, свидетельствовавшие о близком единении.
Сходство с Дезиной было сильным, особенно глаза, губы и подбородок.
― Что вы здесь делаете? ― донёсся от двери суровый голос.
Я был так поглощён картиной, что не слышал, как она пришла и чуть не упал с кресла.
Почему-то меня не удивило, что в дверном проёме с распущенными волосами и сердитым выражением лица стояла сама прима с тонким мечом в руке.
― О, ― сказала она, когда узнала нас, и опустила меч. Всё же, похоже, она была не рада видеть нас здесь.
― К нам подошла женщина и сказала, что здесь для нас есть путь, ― объяснил я. ― Нам просто было любопытно. Это был ваш дом, прима? Кроме этого кресла, мы ничего не трогали.
Но она совсем не слушала. Как завороженная, она смотрела на картину. Подняв руку, она тихо произнесла слово, и что-то шевельнулось…
Она вздохнула.
― Проклятье! Как я ненавижу, когда забываю об этом!
Вероятно, она имела в виду тот факт, что больше не могла пользоваться магией, но печаль в голосе не имела к этому никакого отношения. Она медленно подошла к картине, и Сарафина уступила ей место.
― Это был мой дом, но недолго. Я его не помню, ― хрипло сообщила она нам. ― Моя семья была убита здесь мастером Ролкаром, меня он пытался утопить в акватории порта, когда мне едва исполнилось три года. ― Она всё ещё смотрела на картину. ― Я видела портреты моей матери, но ни один из них не может сравниться с этим. ― Она подошла ближе к полотну и провела пальцем по саже. Под ней оказались великолепные цвета.
― В этой картине что-то есть, ― заметила она. ― Возможно, что… ― Она с силой ударила по тяжёлой раме, и большая часть сажи слетела вниз и закружилась вокруг меня, попадая в нос и глаза. Кашляя и чихая, я спрыгнул с кресла и отчаянно заморгал.
Серафина протянула мне свой бурдюк с водой, чтобы я вымыл глаза. И когда я снова смог видеть, оказалось, что один этот удар Дезины сбросил с картины почти всю сажу.
― Она совсем не повреждена, ― удивлённо заметила она. ― Кто-то применил здесь магию, я это чувствую.
― Божьего благословения и правосудия вашей семье, прима, ― пожелал я.
Она рассеянно кивнула, не сводя глаз с картины своей матери.
― Я долго не знала, что у меня есть семья, ― поведала она, наконец отведя взгляд от картины. ― Остаётся вопрос, что вы здесь делаете. Это злосчастное место. Совсем недавно здесь снова убили человека. Что заставило вас войти в этот дом? Испуганный сосед на другой стороне улицы увидел вас и предупредил стражу, а та, в свою очередь, меня. Как это связано с путём и той женщиной, что вы упомянули?
― Этого мы ещё не знаем, ― признался я и рассказал о странной встрече.
― Имя и описание внешности ни о чём мне не говорит, ― сказала она, нахмурившись. ― Есть ещё что-нибудь, что вы могли бы рассказать?
Я колебался говорить ей или нет.
― Что это, генерал?
― Мой меч… Он позволяет мне видеть людей и вещи иначе, но эта способность появилась совсем недавно. Поэтому я не совсем уверен, но похоже, меч представляет людей с сильным талантом по-другому, более сияющими. Вы, прима, светитесь, словно яркий свет. Думаю, у вас мощный талант к магии, как и у Лиандры и этой женщины по имени Сара.
― Мой талант исчерпался, ― ответила она. ― Очевидно, что ваш меч не различает разницы. Значит вы говорите, что эта женщина ― маэстра.
― Думаю, что у неё, по крайней мере, есть к этому талант. Мне трудно описать восприятие Искоренителя Душ, но мне кажется, что таким образом он показывает мне таланты. ― Я заколебался, она вопросительно посмотрела на меня, и я продолжил: ― Лиандра обладает могущественным талантом, у той женщины он, возможно, даже ещё больше. Но ни одна из них не сравнится с вами, прима. Я не думаю, что вы потеряли свой талант. Только что… чего вы хотели добиться своим жестом?
― Что вы имеете ввиду?
― Недавно вы подняли руку и произнесли слово. Вы ведь прибегли к магии, верно?
― Да, ― осторожно сказала она. ― Но ничего не произошло.
― Мой собственный талант минимален, ― сказал я, ― но я чувствую магию, когда она проявляет активность. И только что она проявила активность.
― Неужели? О каком минимальном таланте вы говорите?
― Я могу зажечь курительную трубку, не более того.
― А как вы видите себя в восприятии вашего меча?
― Никак. Я являюсь центром его восприятия и не вижу себя.
― Хм, ― хмыкнула она, снова поворачиваясь к картине. Она закрыла глаза, подняла руки, сделав сложно-воспроизводимое движение и глубоко вдохнула, чтобы затем замереть.
Мы с Серафиной переглянулись; мой затылок начало покалывать, и давление на виски медленно увеличивалось, в то время как сажа и пыль у ног Дезины двинулись лёгкой волной. Я коснулся плеча Серафины, и мы осторожно отошли от примы.
― Она пытается использовать магию, не так ли? ― тихо спросила Серафина. Я лишь кивнул.
― А зачем мы тогда отступили?
― Потому что она делает это иначе, чем Лиандра. ― Я прижал руки к вискам, где давление становилось постепенно невыносимым. ― Я почти это вижу, она ищет и нащупывает что-то и…
В следующий момент раскалённые копья ударили мне в виски, внезапная боль пронзила меня, а перед глазами вспыхнули яркие цвета. Я даже не успел вскрикнуть, когда горячая волна из белого света сбила меня с ног, и я растворился в ней ещё прежде, чем упал на почерневший пол…
Когда я пришёл в себя, моя бедная голова пульсировала, словно кузнечный цех, и я увидел встревоженные лица Серафины и Дезины, склонённые надо мной. Затем мне пришлось чихнуть, что ещё усугубило мою головную боль. Мне казалось, что мой череп сейчас взорвётся.
