не изменилась ни на грамм. Разве что царское кресло спинкой повёрнуто было к появившимся, тем самым скрывая личность лидера команды «Серп». Таинственная девушка не ответила ничего, только смотреть в окно перед собой продолжила.
Орфей тоже энергично поздоровался, а вот Эс проскулил что-то нечленораздельное — и бухнулся лицом в диван, страстно подушку обнимая. Даже не обратил внимания на стоящую на столе бутылку с водой, которую незамедлительно приватизировал Лимит. Пить хотелось ужасно.
Все заняли свои места, и Юля огласила:
— Вот, Хог. Позволь представить, это…
— А мы знакомы, не так ли?
Лимит тут же выплюнул воду. Донельзя мерзостная мысль медленно, но очень настойчиво стала вгрызаться в больной мозг волонтёра-новичка, зубами вытаскивая из памяти один из тех фрагментов, о которых юноша с удовольствием предпочёл бы позабыть.
Этот голос. Эта наигранная кокетливость в нём, смакуемая мелодичностью…
Кресло медленно повернулось к столу, и глаза Хога округлились. Его лицо стало дебильным. Рвущаяся наружу отборная ругань из-за шока так не смогла протиснуться сквозь сжатые в полоску губы.
— Привет, лимитер. Давно не виделись, — игриво улыбнулась Элли.
Очарование вперемешку с разочарованием, желание и нежелание, принятие и отрицание — оксюморон под эгидой дикого диссонанса, как снежный ком, в одночасье рухнул на плечи молодого волонтёра, медленно, но верно начавшего понимать всё, что происходит на сей миг. И это не чёрная шутка ярого стёбщика, не проделки змееликого Велеса и уж тем паче не игривая забава Лели, чей звонкий смех сердца других растопить способен.
Тут всё гораздо круче.
Казалось бы, счастливый апогей: Хог сдружился со всеми, более-менее въехал в ситуацию предстоящего, вкусил уверенности в постигаемом — и в мгновение ока почувствовал не слишком приятное послевкусие. И хотя где-то отдалённо он чувствовал, что подобное имеет право на жизнь, искренне ему не хотелось лицезреть именно такой расклад событий.
Кто угодно!
Только не…!
— Синяя стерва! — тихо прошипел Хог.
Белая рубашка без рукавов, повязка со знаком серпа в качестве пионерского галстука, красная юбка до бёдер, белые чулки и лёгкая обувь — эрийка Элли совершенно не изменилась с их последней встречи: всё та же обворожительная до злобы улыбка, всё тот же очаровательно-бесящий взгляд янтарных очей, всё та же раздражающе милая причёска синих волос в два длинных хвоста.
Хог осознал, что сейчас вообще никуда и ни на кого не смотрит — кроме неё. А она — на него. И ухмыляется, довольная именно такой реакцией Лимита. Сидит, качается в шикарном офисном кресле, ножка на ножке, аристократичная кисть у подбородка, ресницы несколько опущены — и явно рассмеяться хочет, да сдерживается, дабы не испортить момент.
— Оу, — Юля опустила взгляд. Ей тоже всё стало понятно. — Ну… тогда… всё хорошо.
Хорошо? Для Лимита всё было плохо, если не отвратительно. Ему и так хреново, а тут ещё эрийка Элли возникла. И в самое неподходящее время, когда парню не до разборок. В другой раз он бы вспыхнул, как спичка, разъярился подобно голодному медведю — но сейчас это не представлялось возможным. Состояние мокрой вафли пересилило любую ярость.
Потому Хог, поймав краем глаза взгляд Пряника — тот фактически кричал (молча), чтобы Кнут проявил благоразумие и не лез на рожон, — просто опустился на табурет и продолжил пить.
Элли скользнула взглядом по Эсу. Потом по Хогу. Её брови опустились немного, что, впрочем, никак не сказалось на улыбке.
— Полагаю, ты успел всё растрепать нашему новому другу? — уточнила она у Эса. Тот простонал из-под подушки, вывернул голову и уныло на всё посмотрел.
— Эл, братан клёвый. Я поддерживаю его вступление, — брякнул он.
— Хм.
Эрия поднялась с кресла. На неё устремили взоры все: ответственная Юля, послушный Орфей, помирающий Эс. Все — кроме хлещущего воду Хога.
— Подумать только: лимитер хочет вступить в команду эрийки. Это воистину забавное событие, которое не ново для нашего мира. Евпатий и Елена до сего дня успели обыграть данную встречу, так что… Ладно-ладно, сей синопсис никому неинтересен, потому поговорим о более насущном, — Элли опёрлась руками о стол и буквально видом своим показывать стала, кто здесь главный, кого стоит во всём слушаться. — Я не буду вокруг да около ходить и скажу прямо: моя команда — моя семья. За каждого, кто в ней состоит, я несу ответственность, а потому требовать буду неукоснительного подчинения правилам, в весомости непреложным даже для меня. Они не так уж и сложны для понимания — если ты, конечно, не тупой отбитый баран, считающий только своё мировоззрение истово верным.
На последних словах эрийка резко загрубела, но моментально исправилась, возвращая своему образу чарующую улыбку.
— Мне плевать на то, кем ты был раньше. Я равнодушна к твоему прошлому. Можешь хоть маломальскими шажками двигаться в направлении покорения мира сего — пофиг. Важно другое — то, в кого ты превратишься, как только станешь одним из нас. Хотя для тебя, лимитера, коллективизм не играет никакой роли, с сегодняшнего дня ты изменишься. И ты это сделаешь, не взирая ни на что. В противном случае мы будем разговаривать иначе. И уверяю, тебе страшно не понравится мой не слишком располагающий к светской беседе тон.
«Понтуйся, понтуйся, стерва», — только и думал хмурый Хог.
Элли медленно отпрянула от своего места и плавно двинулась вокруг стола, явно к Лимиту приближаясь. Пряник настороженно за ней следил, всё ещё помня случай в библиотеке.
— Вы — мои дети. Я — ваша мама. Мне, как маме, важно, чтобы у моих чад всё было хорошо. Мне, как маме, также важно, чтобы чада меня слушались. Покуда в послушании воспитываются такие восхитительные качества, как дисциплина и ответственность. Про нигилизм на пару с максимализмом забудь: маму они ужасно расстраивают. Она может взять в руки ремень и отлупить тебя, а потом в угол поставить. И будет всецело права, ибо нет на свете лучше способа объяснить чаду, что есть плохо, что хорошо, чем физическая боль. В детстве, думаю, каждый через это прошёл и знает, каково это — расстраивать родителя.
Хог нахмурился ещё сильнее: обошедшая его со спины Элли вдруг налегла на него сзади почти всем весом. Она сложила локти на плечах Лимита и наклонилась достаточно близко к нему. В ноздри ударил приятный аромат женских духов.
Картина была примерно такая: погасший свет в зале, падающий на сцену луч прожектора, а на ней — два актёра в лицах Хога и Элли. Один — хлещет воду, другая — налегает на него грудью. Выглядит так, будто
