— Должно быть, это мешает вам?
— Бывает и так. А как у тебя дела, Хильда?
— Великолепно!
Как это мило с его стороны найти время для разговора с ней! Она села так, чтобы видеть дорогу. Если кто-то покажется…
— Кот не вернулся?
— Разве вы знаете об этом? Нет, не вернулся.
— Значит, он забрел далеко.
— Да. Вчера, говорят, было полнолуние. И господин Андреас обещал свозить меня на днях туда.
Заметил ли он, с какой радостью она произносит имя «Андреас»?
Нет, он молчал, погрузившись в свои мысли.
Доктор был недурен собой, хотя в нем и не было той мужественности, что была в Андреасе. Каштановые волосы слегка вились вокруг веснушчатого, добродушного лица с зелено-голубыми глазами, в которых светилось столько доброты. Он был невысоким, чуть выше нее.
Она часто думала о Маттиасе Мейдене как об одном из Божьих ангелов, на время поселившихся на земле в человеческом обличий.
Она знала, что все в округе обожают его.
— Сколько тебе лет, Хильда?
Она вздрогнула при звуке его голоса.
— Двадцать семь. Мне исполнилось двадцать семь в тот день, когда вы привезли домой отца.
Он собрал небольшой букетик цветов и протянул ей.
— Прими запоздалые поздравления — и восхищение!
Застигнутая врасплох, она взяла цветы.
— Спасибо, — засмеялась она, — но восхищение…
Вид у него был серьезный, хотя глаза весело поблескивали.
— Меня восхищает твоя редкая красота и сила духа. Если бы я мог, я бы посватался к тебе.
Она растерянно улыбнулась.
— Но, господин Мейден! Вы не можете говорить это такой бедной девушке, как я. Вы просто морочите мне голову.
— Но я так в самом деле думаю, Хильда.
— Но… Вы не сможете это сделать, — с горечью произнесла она. — Вы барон, а я… дочь палача!
— В нашей родне не считаются с титулами. Я знаю, что в большинстве дворянских семей люди предпочитают оставаться неженатыми, чем вступить в брак с теми, у кого нет дворянского титула. Но Мейдены не такие, они охотно вступают в связь с простонародьем. Нет, не это удерживает меня.
Из-за любопытства она не могла удержаться от вопроса:
— Но тогда что же?
И, едва сказав это, она поняла, что слова ее прозвучали заносчиво. Словно она только и думала о том, что он посватается к ней. Но он сделал вид, что ничего не заметил.
— Нет, об этом не стоит говорить.
Дети успокоились. Теперь они сидели на траве и пытались дуть в травинки. У них ничего не получалось, кроме шипенья.
— Никто лучше вас не годится в мужья и отцы, — тихо произнесла она. — Я часто удивлялась, почему вы все еще не женаты, господин Маттиас. Ведь вы не такой уж юный…
— Мне тридцать лет, — усмехнулся он. — Не знаю, юный я или нет. Может быть, я уже старик?
— Нет, нет, конечно, не старик! — запинаясь, произнесла она, покраснев.
Всегда она говорит невпопад!
— Со мной совершенно невозможно жить, Хильда, понимаешь?
— Почему же? — с явным интересом спросила она. Это звучало заманчиво, просто вызывающе. — Вы производите впечатление совершенно идеального человека.
— Возможно. Но за это приходится расплачиваться. Расплачиваться своим образом жизни, понимаешь?
— Вы не хотите рассказать мне об этом? — тихо спросила она, обхватив руками колени, так что из-под платья видны были лишь ступни ног.
Он медлил с ответом, но она заметила, что он хочет довериться ей.
— Так трудно об этом говорить. Видишь ли, много лет назад я пережил нечто ужасное…
Она ждала, глядя на него понимающими глазами.
— Все думают, что я всё забыл, что теперь это уже ничего не значит для меня. Но отец и мать знают, что это не так. Днем я могу бороться с воспоминаниями, но по ночам я не в силах противиться им. Мне сняться настоящие кошмары, Хильда. Я кричу во сне, иногда даже хожу. Мать находила меня возле плотины и во многих других примечательных местах…
Хильда молчала, потом, наконец, произнесла:
— Что же вы такое пережили, господин Маттиас?
— Я был заперт в шахте целых два года. То, что я видел там и пережил, настолько глубоко отложилось в моей памяти, что я не могу от этого освободиться. У меня был брат, сводный брат, которого я очень любил. Нет, мне тяжело говорить о нем!
— Возможно, вам станет легче, если вы расскажете об этом! О, как часто мне нужен был кто-то, с кем я могла бы поговорить! Обо всем, что накопилось в душе. Бедный господин Андреас, когда он вез меня сюда, я не могла остановиться, просто ужас, мне было так стыдно, но я ничего не могла с собой поделать.
— Думаю, тебе приятно было поговорить с кем-то, а Андреас не осмеливался перечить…
— Поэтому я и могу понять, каково приходится вам. Я не напрашиваюсь, чтобы вы рассказали об этом именно мне, но можете быть уверены, я никому об этом не расскажу.
— Где ты научилась так хорошо говорить, Хильда? И так умно!
Она смутилась.
— Моя мать меня многому научила. Я всегда старалась быть похожей на нее. Я думаю, когда человек умирает, он передает другому свои лучшие качества, чтобы добро не пропадало.
— Прекрасная мысль.
Оба замолчали. Возможно, оба думали о том, что из душевных качеств Юля Ночного человека мало что можно было перенять.
— Что же произошло с вашим братом? — тихо спросила она.
— Он был одним из «меченых» Людей Льда. Он ничего не мог с собой поделать. Но он пытался отделаться от меня, это он… Нет, я не хочу очернять его.
Маттиас с трудом собрался с мыслями.
— Извините, — сказала Хильда, — мне не следовало спрашивать об этом. Но теперь я понимаю, что вы не такой безоблачно счастливый, каким кажетесь со стороны.
— Нет, я совсем не такой. Так что ты понимаешь теперь, почему я не могу на тебе жениться. Я не могу втягивать жену в свою преисподнюю.
— Но, я думаю, женщина сочтет для себя прекрасной задачей успокоить вас! — пылко воскликнула она. — Думаю, что это именно женская задача! Ведь женщина хочет представлять для мужа подлинную ценность, и я уверена, что женщины могут вынести все, что угодно, ради любви!
Он улыбнулся.
— Я не думал, что ты так хорошо знаешь женщин.
— Но я знаю себя!
Маттиас положил руку ей на плечо.
— Так что ты теперь знаешь, что у тебя есть поклонник. На этом мы, я думаю, и остановимся.
— Эли говорила о тоске, — мечтательно произнесла она, — что это самое красивое, что может быть.
— Красивее, чем любовь?
— Этого она не говорила. Она говорила, главным образом, о тоске по чему-то… Но, я думаю, она права. Я знаю, что такое тоска. Она болезненна — и она обогащает. Вы тоже знаете это, не так ли? Знаете, как она переполняет человека, так что тот начинает чувствовать вокруг себя пустоту, словно все уходит в глубь него самого — земная красота, человеческая дружба… все это безысходно пребывает в нем самом. Вы тоскуете о том, чтобы кто-то разделил с вами печаль, но считаете, что не имеете на это права.
