— Твои родители — мудрые люди, — заметила Гвен. — Если бы они просто запугивали тебя и запрещали чаровать, ты рано или поздно выдал бы себя. И скорее рано, чем поздно.
— Эта идея принадлежала моей матери. Она была из образованной семьи и понимала, что мой единственный шанс на спасение — научиться контролировать свою силу. Также она осознавала, что я все равно не смогу долго продержаться на Лахлине, поэтому убедила отца откладывать все свободные деньги для будущего переезда на Абрад.
— Так теперь они живут в Кередигоне?
Бренан почувствовал, как к его горлу подкатывает тугой комок. Каждый раз при воспоминании о родителях его душили слезы, но он всеми силами их сдерживал — ведь мужчинам плакать не к лицу.
— Нет, остались на Лахлине, — глухо ответил он. — В могиле. Четыре года назад у нас была эпидемия холеры, от которой они оба умерли. Всегда боялись только поборников, а сгубила их болезнь. А у меня не было даже легкого недомогания. Вообще не помню, чтобы я чем-нибудь болел, даже насморком. Наверное, это из-за моей кол… ведьмовской силы. — Бренан вопросительно взглянул на Гвен, та утвердительно кивнула, и он продолжил: — Я ничем не мог им помочь. И тогда не умел лечить, и сейчас не умею. А наши врачи были беспомощны, так как все действенные средства от холеры изготавливаются абрадскими колдунами и их запрещено завозить на Лахлин.
— Мне очень жаль, Бренан, — мягко сказала Гвен. — Так после смерти родителей ты переехал на Абрад?
— Не сразу. Сбережений не хватало даже на одно место на корабле, а за нашу ферму мне предложили просто смешные деньги — и из-за моей молодости, и из-за недавней эпидемии. Я сам хозяйничать на земле не умел, родители вырастили меня белоручкой. — Он мельком взглянул на свои пальцы. — Они в основном поощряли меня к учебе, у нас было много книг, которые мама унаследовала от деда. Родители постоянно твердили, что я должен быть грамотным, чтобы потом, когда мы переберемся на Абрад, я мог выучиться на настоящего колдуна и обеспечить им безбедную старость. Поэтому я сдал ферму в аренду — за символическую плату, но надежным людям, которые могли о ней позаботиться. А сам поехал в Дервег, где жила родня матери, и стал работать в их мастерской. В начале прошлого года наконец-то смог продать отцовскую ферму и отправился на Абрад… Вот и вся моя история.
Гвен молча встала с кресла, взмахом руки показав Бренану, чтобы он сидел, и в задумчивости прошлась по комнате. Бренан следил за ней взглядом и надеялся, что не слишком откровенно выказывает свое восхищение. Теперь, зная, что она ведьмачка, он просто не мог смотреть на нее иначе. В той наивной книжонке про волшебный остров Тир Минеган было написано, что все ведьмы красивы, — ведь Искры выбирают себе только самых лучших девочек — и по уму, и по внешности. Возможно, здесь автор нисколько не преувеличивал, и если это так, то Гвен была ярким тому подтверждением — она была и умницей, и красавицей, а необычный для женщины наряд лишь подчеркивал ее привлекательность. И что самое главное, в отличие от настоящих ведьм, она уже не должна была избегать мужчин. Во всяком случае, один у нее точно был, а может, и до сих пор есть. Правда, ни мастер Киран, ни его родные не упоминали ни о каком мужчине, но они ведь и словом не обмолвились, что их госпожа — ведьмачка. На Лахлине по полному имени женщины можно безошибочно определить, девица она или замужем, но на Абраде ни один закон не обязывал замужних женщин зваться по мужу. Была лишь традиция, которой придерживались простые люди и которую решительно отвергали знатные женщины, — они считали ее унизительной и предпочитали сохранять в замужестве свое девичье имя. Здравый смысл подсказывал Бренану, что Гвен все-таки замужем, иначе пришлось бы считать ее похотливой дурочкой, которая поддалась минутной слабости и променяла свою Искру на мимолетный миг наслаждения. Но она не такая, это понятно. Только настоящая любовь, глубокая, самоотверженная и непреодолимая, могла заставить ее отказаться от своего могущества, от долгой жизни и удовольствоваться простым женским счастьем…
— Вот что, Бренан, — произнесла Гвен как-то нерешительно. — Заранее прошу прощения, но я должна об этом спросить. У тебя никогда не возникало подозрения, что твои родители… что ты им не родной?
— Никогда, — ответил он, абсолютно не обидевшись. — Это просто невозможно. Я слишком похож на мать, чтобы быть приемышем. Обычно сыновья удаются в отца, а я вот целиком пошел в маму — это все замечали.
— А не могло быть так, — продолжала расспрашивать девушка, — что ты родился в Кередигоне, а потом твои родители вернулись с тобой на Лахлин?
— Нет, не могло, — уверенно сказал Бренан. — Я точно родился на нашей ферме, родители рассказывали мне о том странном дне. И они никогда не были на Абраде… А почему это так важно?
Гвен вновь села в свое кресло и объяснила:
— Дело в том, что Лахлин окружен специальными чарами, которые не дают Искрам попадать на ваш остров. Это было сделано еще в прошлом тысячелетии, после того как нашим предшественницам не удалось договориться с поборниками о беспрепятственной передаче новорожденных ведьм. И тогда, во избежание дальнейших конфликтов, сестры возвели Барьер, чтобы ведьмы на Лахлине вообще не рождались.
— Я читал о Лахлинском Барьере, — кивнул Бренан. — Но разве меня это касается? У меня же нет Искры — только ее отпечаток.
— Чтобы получить этот отпечаток, ты должен был, находясь в утробе матери, контактировать с Искрой. И все указывает на то, что она все-таки попала на Лахлин. Если я ничего не напутала в датах, то уже через месяц после рождения… после твоего рождения наши старейшие созвали всех опытных сестер, чтобы усилить Барьер. Будто бы для пущей уверенности, а как оказывается, не только для этого. На самом деле он был поврежден. А значит, сестра Айлиш… Погоди-ка! — Гвен вопросительно взглянула на Бренана. — Ты назвал день своего рождения странным. Почему?
— Потому что тогда действительно произошло кое-что странное. Вне всякого сомнения, магическое. Накануне наш дом посетила молодая женщина. Она объяснила, что едет к тетке в Дервег, но сбилась с главной дороги. Поскольку был уже вечер, отец не мог оставить ее на ночь без крова — на Лахлине, даже на юге полуострова Аден Флахт, где мы жили, конец монфовира считается началом зимы. Поэтому он предложил женщине заночевать у нас, однако предупредил, что ей вряд ли удастся выспаться, так как у его жены уже начались схватки. В ответ женщина сказала, что, наверное, ее привел сюда сам Дыв — у себя в городе она училась у самой лучшей повитухи и уже успела принять множество родов. И хотя за мамой присматривала старая повитуха из соседней деревни, от лишних рук грех было отказываться. Роды оказались тяжелыми, схватки продолжались целую ночь и почти все утро, а ближе к обеду наконец-то родился я. Незнакомка очень умело приняла меня, спеленала, передала матери — и вот тогда произошла эта самая странность. И у отца, и у мамы, и у старой повитухи одновременно потемнело в глазах, а когда прояснилось, все осталось, как было, за исключением того, что гостья исчезла, как будто растворившись в воздухе. Как потом выяснилось, также исчез ее конь вместе со всей поклажей. Сначала родители были очень напуганы, но, убедившись, что со мной все в порядке, постепенно успокоились. А вот старая повитуха никак не могла угомониться, все причитала и умоляла молчать о том, что произошло, не обмолвиться никому ни единым словом. Ее страх был понятен: тут явно не обошлось без чар, а если поборники начнут следствие, то сразу возьмут ее в оборот, так как все повитухи у них под большим подозрением. Отец с матерью тоже не хотели связываться с представителями власти, поэтому все трое поклялись хранить все в тайне. Старушка умерла через три года, так и не рассказав никому о том случае. А когда у меня проявились первые способности к магии, это не застало родителей врасплох. Они уже давно поняли, что та загадочная женщина была колдуньей и появилась у нас именно из-за меня.
