— Господи, какой кошмар! — проронила потрясённая миссис Жаба. — Ребёнка-то за что?!
— Но каково же было наше потрясение, когда мы заглянули в наши миски и поняли, что всё гораздо хуже! Мой муж лишился целой ложки каши. Я думаю, что он лишился бы и большего, если бы каша не была такой горячей. Кто-то очень ловко подчистил овсянку с краёв, где она слегка остыла. Миша был растерян. Он повернулся ко мне и испуганно сказал: кто-то ел мою кашу.
Михайло Потапыч даже сейчас, через много лет, выглядел очень потрясённым.
— Мой друг, как я понимаю вас. — с сочувствием сказал один из лордов.
— Чёрт. — сказал Задом-Наперёд. — Я извиняюсь.
И только до Волков пока не доходило.
— Он вышел покурить, потому что не желал, чтобы его сын Мишутка видел, как плачет большой, сильный мужчина. Тогда я взяла ложку и сказала сыну: "Мишутка, нас очень много притесняли. Но мы будем мужественны. Бери ложку и кушай кашу. Папа и не такое терпел от оппонентов." Я опустила глаза к миске и побледнела. "Мама, что с тобой?!" — бросился ко мне Мишутка. "Ничего, сын мой." — и вышла прочь. Он не должен видеть, как я страдаю. У меня поели кашу почти наполовину.
— Вы мужественная женщина. — прошептала Жаба.
Настасья зарыдала.
— О, если бы вы знали, что этим дело не окончилось!
— Боже мой, да что ещё?! — вскричала классная дама.
— Они… они… в мисочке Мишутки не осталось ничего!
— Ограбленное детство, поруганная вера, разбитая любовь. — трагически бормотал Задом-Наперёд, вытянувшись на спине, как покойник, с зажатым в передних лапах микрофоном.
Волки сидели, как два деревянных чурбака. Трудно было понять, дошло до них или ещё нет. Но львы сочувственно кивали из роллс-ройса головами.
— А дальше что? — спросили зайцы.
— Боюсь, дальше при детях говорить нельзя. — забеспокоилась Настасья Петровна.
— Да ну! — отмахнулся репортёр. — Они же современные ребята! Небось мои телерепортажи смотрят. А в этом случае их трудно совратить.
— Мы поднялись все трое в нашу спальню на второй этаж.
— У вас была одна спальня на всех? — осведомились лорды.
— Да. — ответила Настасья. — Советы на семью из трёх человек давали двухкомнатную квартиру. И наш сын спал в одной с нами комнате.
Все переглянулись. Кот смущённо фыркнул.
— Знаете, Анастаси. — обронила Жаба. — Пожалуй, это в самом деле при детях говорить нельзя.
— У нас стояли в ряд три кровати. — продолжала предаваться воспоминаниям бывший физик, не замечая, как репортёр подкрался сзади и совал свой микрофон ей в самый рот. — И вот Михайло Потапыч подошёл к своей большой кровати. А я подошла к своей средней кровати. А маленький Мишутка подошёл к своей маленькой кроваточке…
Зайцы перемигивались и тыкали друг дружку в боки.
— Я понял, что на моей кровати кто-то повалялся и смял всё покрывало. — с глубокой скорбью произнёс Михайло.
Молчание стало гнетущим. Все с ужасом смотрели на него.
— Тогда я посмотрела на свою кровать. — мужественно сказала Настасья Петровна. — И поняла, что обречена. "Муж мой. — сказала я. — На моей кровати кто-то повалялся и смял всё покрывало."
— Клянусь своей карьерой, такой истории у меня ещё не бывало. — прошептал Задом-Наперёд. — Редактор бы меня озолотил.
— А как же Мата Хари? — спросил один из киллеров.
— Вот в этом всё и дело. — опомнилась Настасья. — Когда Мишутка подошёл к своей кроватке, он ничего нам не сказал. Лёг под одеяло и затих. Мы были счастливы, что хоть ребёнок избежал такого унижения. Мы приняли на ночь витамины и заснули, утомлённые ужасными событиями прошедшего вечера. А утром обнаружили, что вся кроватка Мишутки перемазана губной помадой.
— Вот отсюда поподробнее. — попросила Жаба.
— Да мало того, там валялись микроплёнки, чертежи, секретные материалы, какие-то трусы.
— Что за трусы? — спросили львы.
— Не знаю. С кружевами. Ещё был фотоаппарат под видом сигаретной пачки.
— А трусы какого цвета? — спросил кот.
— Да вроде чёрные. Там ещё была авторучка с ядом, симпатические чернила, зонтик со снотворным, две гранаты…
— А кружева французские? — спросила Жаба.
— Я не знаю. Мы тогда с Михаилом в этом не разбирались. Это уже потом, когда мы вслед за сыном бежали за границу и унесли с собой все чертежи баллистической ракеты, все шифровки, карты дислокации наземных войск и полкило урана в сумке, мы поняли, что значит жить без страха. Тогда, конечно, я выкинула старые советские трусы и купила бикини с лайкрой. Наш сын бросил Мату Хари, сдал её бельгийской разведке. Да и она уже была не та. Грудь вся обвисла, задница вся растолстела. А брюхо — просто срам. На что мне нужна такая сноха!
Все посочувствовали. Даже кот пролепетал в свой микрофон что-то соболезнующее. Только Волки по-прежнему ничего не понимали.
— Да, вы правы. — сказала Жаба. — Нынче очень трудно найти достойную жену для сына.
— А искали? — спросили львы.
— Да, искала. Но это, я скажу вам, очень кошмарная история. — призналась классная дама.
— Кто-то хочет тёплого шампанского? — спросили лорды.
Всем разлили и только Волки отказались. У них был коньяк в манерках. Зайцам тоже ничего не дали. Детям вреден алкоголь.
Принцесса для младшего сына
— Мы происходим из благородного, хотя и обедневшего рода. — начала свою историю классная дама. — Достаточно сказать, что наши предки бывали за столами у Лукулла.
— Ого! — заметил репортёр. — И в качестве кого?
— О качестве мы в данном случае вообще не говорим. Да будет вам известно, что к Лукуллову столу подавалась только свежая продукция. Вы знаете, что знаменитый черепаший суп готовят из живых зелёных черепах?
— Что? — насторожились Волки.
— О да. — важно подтвердили лорды. — Это есть настоящий суп для гурманов.
— Так в нём, что же, плавают черепашьи какашки? — растерялись киллеры.
— О, вас тревожат подобные мелочи? — засмеялась Жаба. — Если бы вы знали, из чего делаются ласточкины гнёзда!
— Да нам плевать на ласточкины гнёзда. Мы не бобры и ветки не едим. — ответили Волки.
— Ну, раз вы не бывали в китайском ресторане, то не о чем и говорить. — подытожила мадам.
— Так из чего их делают? — подавленно спросили волки.
— Милочка, давайте ближе к делу. — попросила Настасья Петровна.
— Итак, как я уже сказала, выдавать сына за кого попало, я не собиралась. Это был мой младший сын. Старший не оправдал моих надежд и отправился делать революцию в Колумбию. Второй сын ещё хуже — забрался в политику, прогорел на выборах, повязался с зелёными, попал под суд. Благодаря чему я вынуждена была заняться учительской работой.
