В течении всех двадцати с чем-то лет своей жизни, которые он помнил, Павек мечтал о магии — не о заимствованных заклинаниях, которые Король-Лев Урика предоставлял своим темпларам, но о такой магии, которой он мог бы командовать сам. Пока он носил желтую одежду регулятора, свои свободные от службы часы он обычно проводил в архивах, охотясь за любым свитком с тайными знаниями, который только мог найти, и тщательно запоминая его содержимое.
Как же мог Павек жаловаться теперь? Если они и страдал от разочарования или отчаяния, это была его проблема, а не учителя.
Мотыга ударилась о землю, а Павек встал на колени около пересаженных сорняков. Он обложил кусочками земли стебли каждого из этих неряшливых и хилых растений, направил корни к воде, а воду к корням — но не при помощи магии. Телами поклялась, что магия в любой форме запрещена здесь, на границе рощи, где зеленая роскошь уступает место желтому твердому песку пустыни, причем она приказала и ему поклясться не использовать ее, причем так, что возражать было невозможно.
То, что было разрешено, было прямо и просто: вырыть сорняки из старой части рощи, перенести их вместе с корнями на край пустыни, посадить и ухаживать за ними с всей надеждой, которая живет в его сердце. Если сорняк приживется, роще станет на одно растение больше, на одно растение сильнее, и общий баланс Пустых Земель чуть-чуть сдвинется от безжизненности к процветанию.
День за днем после смерти Телами Павек сажал и ухаживал за маленькими саженцами на краю рощи. И за все это время, из сотен и тысяч сорняков, которые он пересадил, Павек сдвинул баланс в точности на одно выжившее растение: пустынный сорняк с волосатыми листьями, выделявшийся как исчезнувший Дракон на фоне всех остальных растений, за которыми он ухаживал. Этот сорняк теперь раскинулся широко, стал высоким и наполнился ужасно пахнувшим соком.
Нос и глаза Павека слезились каждый раз, когда он подходил к нему, но тем не менее он ухаживал за этим уродливым растением так, как если бы это был его первый ребенок. Он подошел к нему, встал на колени, почистил каждый мохнатый лист, оборвав те, которые ослабли или завяли. Кончиком маленького пальца он собрал липкую бледную пыльцу со свежих цветков и тщательно распылил ее над серцем растения.
— Оставь это жукам, мой неуклюжий друг. У тебя нет ни малейшего таланта для таких тонких вещей.
Павек оглянулся и увидел отсвечивающий зеленым призрак Телами, светившийся своим собственным светом в двадцати шагах позади него, где заканчивалась опушка и уже начиналась роскошная зелень рощи. Не обращая на призрак внимания, он опять повернулся к сорняку и перешел к следующему цветку.
Телами не подошла ближе. Ее дух был магически связан с рощей, а роща еще не дошла до несчастного сорняка…
Пока.
— Ты сентиментальный дурак, Просто-Павек. Я поговорю с ними потом, и дам им имена.
Он хихикнул и продолжал работать. Помимо Телами только полуэльф Руари и человеческий мальчишка, Звайн, относились к нему как человеку, которым он был раньше. И Телами осталась единственной, среди живых и мертвых, кто все еще использовал имя, которым он назвался, когда, беженцем, оказался здесь в первый раз. Для всех остальных в Квирайте он был Павек, славный герой отчаянной битвы общины против Высшего Темплара Элабона Экриссара. В тот самый момент, когда защита общины была почти прорвана, когда поражение и уничтожение Квирайта казались неизбежными, когда друиды и фермеры поняли, что все кончено и приготовились к смерти, Павек воззвал к Хаману, Королю-Льву Урика. Он подчинил ему свою душу и стал живым орудием смертельной магии короля-волшебника. А потом, благодаря событиям, которые показались еще более удивительными и чудесными выжившим жителям Квирайта, Павек освободил общину от освободителя.
Конечно Павек никак не мог сделать это. Король Хаману появился в Квирайте по своим собственным причинам, и ушел оттуда никого не спрашивая. С тех пор Король-Лев не обращал на них внимание, однако когда бы один бывший темплар не вспоминал о нем, серце этого темплара билось немного быстрее.
Но не имело смысла отрицать его якобы героизм среди квиритов или ожидать, что они опять будут называть его Просто-Павек. Он, правда, попытался, но все они в один голос называли его героем, а его отрицание — скромностью, котороя никогда не была одной из добродетелей темпларов — или, еще хуже — праведностью, напирая на то, что в конце концов Телами завещала самую большую друидскую рощу ему, а не Акашии.
До того судьбоносного дня, когда Хаману прогулялся до Квирайта и обратно, любой фермер и друид поклялся бы, что их следующим верховным друидом будет Акашия. Павек и сам ожидал этого. Как и Павек, Акашия была сиротой, но она родилась в Квирайте и Телами сама воспитала ее. В восемнадцать лет Каши знала о друидстве больше, чем Павек надеялся узнать до конца своей жизни, и хотя физическая красота не являлась чем-то так уж важным для друидов вообще и для Каши в частности, она была самой красивой женщиной, которую Павек видел в своей жизни.
И как теперь Акашия судит о нем…
— Ты зря теряешь время, Просто-Павек. Эта работа уже сделана. Не останется времени на лекции, если ты все утро будешь заниматься только своим триумфом.
Павек очень хотел лекций, но он остался там, где был, глядя на песчаный сорняк и пытаясь взять себя в руки прежде, чем опять посмотреть на Телами. Он не знал, насколько призрак рощи мог читать его мысли; он никогда не спрашивал об этом. Телами никогда не упоминала об Акашии, во всяком случае прямо, она только направляла его мысли на ту дорогу, когда он уходил в бездну мрачных и безнадежных мыслей.
Если Павек не смог уклониться от того, что квириты считали его героем, то он совершенно не собирался отказываться от того, что после битвы Каши должна была принять его равноправным партнером и любовником. Она повернулась к нему в поисках утешения, когда Телами лежала, умирая, и он обнажил перед ней сердце, чего он не делал никогда — и даже не пытался — перед кем-нибудь другим. Но потом, когда Телами приняла решение, Каши вообще отвернулась от него. Она никогда не говорила с ним наедине и не глядела ему в глаза. Если он подходил к ней, она отступала, до тех пор пока сам Павек не отступал, унося тупую занозу в сердце, которая болела сильнее самой кровоточившей раны.
Павек не понимал, что сделал плохого или не правильного — не считая отсутствия взаимопонимания во время их первой встречи. Уличные черви-темплары знали об утешении примерно столько же, сколько они знали о том, как выращивать песчаные сорняки.
Все это время Каши держала совет и водила компанию только сама с собой. Восстановление Квирайта стало целью ее жизни, и она нуждалась в рабочих, а не в партнерах. А что касается любви, то Акашия, похоже, если и нуждалась в любви мужчины, то очень хорошо это скрывала, и в результате Павек оставался далеко от круга ее забот. Он проводил один полдень из четырех обучая квиритов искуству сражаться, как Каши того хотела; в остальные дни он приходил в деревню к ужину, а потом возвращался в рощу, где и спал, а свет лун падал ему на лицо.
